Ее дом – в том городке – показался ему мрачным местом, но благодаря неким предметам, хранившимся там, Эдвард узнал удивительные вещи. Теперь с помощью Асенат он совершенствовался в магии намного быстрее. Часть из предлагаемых ею опытов казалась ему дерзкой и радикальной, и он не смел описать их, но верил в ее могущество и добрую волю. Троица слуг была очень странной: древние старики, которые служили еще Эфраиму и изредка в загадочных выражениях упоминали его и умершую мать Асенат, и смуглая уродливая девчонка, пропахшая рыбой.
III
В последующие два года я виделся с Дерби все меньше и меньше. Две недели могли пролететь без знакомых трех и двух ударов в дверь, а когда он все же заглядывал или если мне случалось его навестить, что случалось все реже и реже, то почти не рассказывал о своей жизни. Эдвард перестал распространяться об оккультных исследованиях, которые прежде обсуждал со мною в подробностях, и предпочитал не говорить о жене. Она чудовищно состарилась с момента свадьбы, и теперь, как бы странно это ни звучало, выглядела старше его. На ее лице застыло выражение непреклонной решимости, а весь облик внушал смутное, невыразимое отвращение. Жена и сын заметили это, как и я, и постепенно мы перестали приглашать ее в гости, чему, признал Эдвард, проявив присущую ему детскую бестактность, она была несказанно рада. Время от времени супруги отправлялись в долгие поездки, по-видимому, в Европу, хотя Дерби порой намекал на более загадочные места.
Со свадьбы миновал год, и в обществе начали говорить о перемене, случившейся с Эдвардом Дерби. Это были мимолетные фразы, ведь она была чисто психологической, и все же кое-что интересное люди заметили. Порой Эдварда, совершенно изменившегося в лице, видели за делами, несовместимыми с его слабым характером. Например, в прошлом он не мог водить машину, а теперь время от времени поднимал пыль на старой крауншильдовской подъездной дорожке, катаясь туда-сюда на мощном «паккарде» Асенат. Автомобиль Эдвард водил мастерски, с проблемами на дороге разбирался спокойно и умело, что полностью противоречило его обычному образу действий. В подобных случаях он выглядел так, словно возвращается домой из поездки или только отправляется в путешествие – никто не знал, куда и зачем, но большинство ставило на Иннсмут.
Как ни странно, его метаморфоза не особо нравилась людям. Говорили, что в такие минуты он слишком похож на свою жену или на самого старого Эфраима Уэйта, а может, перемена только казалась неестественной, ведь была крайне редкой. Иногда через несколько часов поездки Дерби возвращался, распластавшись без сил на заднем сиденье машины, за рулем которой сидел нанятый им шофер или механик. Кроме того, его поведение на улицах в период сужения круга знакомств (что, замечу, коснулось и визитов ко мне) было по-прежнему робким – детская нерешительность проявлялась в нем еще сильнее, чем раньше. Лицо Асенат старело, а черты Эдварда, за исключением редких случаев, словно застыли в вечной весне, лишь изредка в них отражались новообретенная печаль или горькое понимание. За всем этим крылась какая-то тайна. Тем временем супруги почти порвали с весельчаками из университета. Как мы слышали, не потому, что им надоели мерзости «умников». Напротив, некоторые исследования Дерби отвратили даже самых бессердечных из декадентов.
Шел третий год их брака, когда Эдвард начал намеками выражать мне свои страхи и недовольство. Он ронял фразы о том, что дела «зашли слишком далеко», и мрачно говорил о необходимости «сохранить свою личность». Сперва я пропускал эти замечания мимо ушей, но со временем принялся осторожно его расспрашивать, памятуя о том, что дочь моего друга вспоминала о гипнотическом влиянии Асенат на соучениц – о моментах, когда школьницам казалось, будто бы они смотрят на себя через всю комнату ее глазами. Он встретил мои вопросы испугом и признательностью и пробормотал, что однажды нам придется серьезно поговорить.
В это время умер старый мистер Дерби, за что позже я благодарил небеса. Эдвард ужасно расстроился, но образа жизни не изменил. С момента женитьбы он виделся с отцом крайне редко – семьей для него сделалась Асенат. Некоторые называли Эдварда бездушным, особенно когда эпизоды веселья и уверенности за рулем участились. Он хотел переехать в старый особняк Дерби, но Асенат убедила его остаться в доме Крауншильдов, к которому они уже привыкли.