В водянистых голубых глаз теперь стоял почти дикий и маниакальный блеск, а грязная седая борода ощетинилась, точно от электричества.
Старый Зейдок, верно, уловил, как я отпрянул, ибо теперь злобно захихикал:
– Эх-эх-эх-эх! Теперь-то разумеешь, а? Может, хотел бы побывать на моем месте в то время, когда я видел тварей в ночи у моря с башни на своем доме? О, могу я тебе сказать, у мелких сорванцов уши-то большие, и я не упустил ни слова из того, что судачили за капитана Обеда и прочих, кто был на рифе! Эх-эх-эх! А что до той ночи, когда я принес до башни отцовы корабельные окуляры и увидал, что по всему рифу щетиной торчат фигуры, а потом, как луна взошла, они все и поныряли? Обед со своими был в плоскодонке, да фигуры те нырнули с дальней стороны вглубь и уж не всплыли… А каково б тебе было постоять на месте мальца в той башне да поглядеть на их, что вовсе не похожи на людей были?.. А?.. Эх-эх-эх-эх…
Старик едва не впадал в истерику, так что меня бросило в дрожь от безымянной тревоги. Он положил свою скрюченную клешню мне на плечо, и я понял, что его тоже трясет, и вовсе не от восторга.
– Представь, в одну ночь ты видишь за рифом тяжело груженую плоскодонку Обеда, а потом, на следующий день, прознаешь, что из дому пропал паренек. А? Видел кто-нибудь хоть волосок от Хирама Гилмана? Видел? А Ника Пирса, а Луэлли Уэйт, а Адонирама Саутвика, а Генри Гаррисона? А? Эх-эх-эх-эх… Фигуры-то еще говорили жестами… будто у них были настоящие руки…
Так вот, сэр, тогда-то Обед начал опять вставать на ноги. Народ видал, как три его дочери ходили в золотых штучках, что никто у них доселе не находил, да из заводской трубы повалил дым. Иные тоже зажили: рыба в гавани стала водиться, уже и готовая, чтоб ее ловили, да одно небо знает, сколько мы стали ее возить в Ньюберипорт, Аркхем и Бостон. Тогда-то Обед и проложил старую ветку железной дороги. Какие-то рыбаки с Кингспорта прослышали за те уловы и махнули сюда гурьбой, да все и пропали. Никто их больше не видел. Да токмо наши основали Эзотерический Орден Дагона да выкупили Масонский зал у Страстного командорства… эх-эх-эх! Мэтт Элиот был масоном и противился продаже, да в то время исчез с глаз.
Заметь, я не говорю, что Обед намерился устроить все, как было на том острове у канаков. Мне сдается, по первости он не хотел ни смешивать род, ни растить молодь, чтоб та уходила в воду и превращалась в рыб да жила вечную жизнь. Он хотел золотых штуковин и был готов изрядно за них платить, да сдается, и остальные одно время были тем довольны…
Потом в сорок шестом городские огляделись да призадумались за себя. Дюже многие пропали, дюже много велось диких проповедей на воскресных собраниях, дюже много слухов ходило за тот риф. Сдается, я и сам к тому добавил, когда рассказал мистеру Моури с городского управления про то, что видел с башни. Они одной ночью собрали отряд, чтоб проследить за людьми Обеда к рифу, и я слыхал пальбу меж плоскодонками. На следующий день Обеда и еще тридцати двоих засадили в тюрьму, и все гадали, что с этого будет да в чем их теперича обвинят. Господи, если б кто токмо мог углядеть то наперед… прошла пара недель, а за все то время никто ничего в море не бросал…
Зейдок проявлял признаки страха и изнурения, и я дал ему немного посидеть молча, хотя и с опаской поглядывал на часы.
Начался прилив, и звук волн словно его взбодрил. Я был тому приливу только рад, поскольку с ним могла ослабеть рыбная вонь. Вновь я напрягся, дабы уловить его шепот:
– В ту страшную ночь… я их видал… я был в башне… их целые орды… целые рои… по всему рифу они были и заплывали по гавани в Мануксет… Господи, что творилось на улицах Иннсмута в ту ночь… они колотили в двери, но отец не открыл… тогда он вылез из кухонного окна со своим ружьем, чтоб найти мистера Моури с городского управления и попытаться что-то принять… Груды мертвых да раненых… пальба да вопли… кричали на старой площади, и на Таун-сквер, и на Нью-Чёрч-Грин… тюрьму вскрыли… объявление… измена… сказали, то была чума, когда тот народ пришел и открылось, что половина наших пропали без вести… никого не осталось, окромя тех, что были с Обедом и теми тварями, да тех, кто тихонько сидел… а про отца я больше не слыхивал…
Старик тяжело дышал, обильно потея, и сильней вцепился в мое плечо.
– Все вычистили к утру – да остались следы… Обед, он вроде как стал за главного и сказал, что отнынче все станет по-иному… другие станут проводить с нами службы, а некоторые дома станут развлекать гостей… они хотели смешаться, как с канаками, и никто не намеревался их остановить. Далеко зашел Обед… точно совсем на том был помешан. Сказал, они дадут нам рыбу да сокровища да потом возьмут то, чего сами жаждают…