Я приступил к своему плану действий с такой готовностью, что показывала: очевидно, я подсознательно опасался некоторой угрозы и уже много часов обдумывал возможные пути побега. Сперва я почувствовал, что незримый проныра представлял опасность, с которой не просто не следовало сталкиваться, но и бежать требовалось как можно скорее. Мне единственно стоило выбираться из этой гостиницы живым, и побыстрей, и неким иным путем, кроме как парадной лестницей и вестибюлем.
Тихо поднявшись и включив фонарик, я включил лампочку над кроватью, дабы собрать и разложить по карманам кое-какие вещи для стремительного побега налегке. Ничего, однако, не произошло, и я понял, что электричество было отключено. Здесь явно затевалось нечто загадочное, злостное и масштабное, но что именно – я сказать не мог. Пока стоял и размышлял, положив руку на бесполезный отныне выключатель, я услышал приглушенный скрип половиц внизу и вроде бы кое-как различил переговаривающиеся голоса. Мгновением позже я усомнился в том, что эти низкие звуки в самом деле были голосами, поскольку хриплый лай и протяжное кваканье слишком мало походили на человеческую речь. Затем во мне с новой силой вспыхнули воспоминания о том, что услышал ночью в этом трухлявом зловонном здании фабричный инспектор.
С помощью фонарика сложив вещи в карманы, я надел шляпу и на цыпочках подошел к окнам, чтобы оценить возможность спуска. Вопреки действующим в штате правилам безопасности с этой стороны гостиницы не оказалось пожарной лестницы, и я увидел, что мои окна от мощеного двора отделял отвесный спуск протяженностью в три этажа. Справа и слева, однако, к гостинице примыкали какие-то старинные кирпичные деловые здания, чьи наклонные крыши поднимались на высоту, допускающую возможность прыжка с моего четвертого этажа. Чтоб достичь любого из этих зданий, мне требовалось находиться в двух номерах от собственного – в одном случае к северу, а в другом к югу, – и мой ум тотчас взялся за расчет шанса на то, сумею ли я совершить подобный переход.
Я решил, что не могу рисковать выходом в коридор, где мои шаги непременно будут услышаны и где мне не преодолеть трудность попадания в желанный номер. Если я и мог как-либо туда проникнуть, то это необходимо было совершить через менее прочные смежные двери; замки и засовы я мог выломать силой, тараня плечом все, что преградит мне путь. Это я счел возможным благодаря общей ветхости дома и его имущества, однако понял, что этого не проделать без шума. Мне оставалось только рассчитывать на высокую скорость, это был шанс добраться до окна, прежде чем какие-либо враждебные силы сумеют собраться и пробраться ко мне, открыв мастер-ключом дверь в номер. Свою же входную дверь я укрепил, придвинув к ней комод – переместив его мало-помалу, стараясь издавать как можно меньше шума.
Я осознавал, что шансы мои весьма малы, и был всецело готов к любой беде. Даже если доберусь до другой крыши, это не решало моей задачи, ибо тогда мне оставалось еще спуститься на землю и сбежать из города. В мою пользу говорило лишь запущенное, разрушенное состояние примыкающих зданий, а также множество слуховых окон, зияющих чернотой в каждом их ряду.
Выяснив по карте мальчишки-продавца, что лучший путь из города лежал к югу, я глянул на смежную дверь с южной стороны номера. Она открывалась на меня, что, рассудил я, сдвинув засов и обнаружив на ней еще другие задвижки, никак не способствовало ее взлому. Соответственно, отказавшись от этого выхода, я осторожно придвинул к нему кровать, чтобы предотвратить любое нападение, какое могло быть совершено из соседнего номера позднее. Дверь с северной стороны открывалась от меня, благодаря чему я понял: она – хотя, попробовав толкнуть ее, я выяснил, что та была заперта на замок или засов с той стороны, – меня отсюда и выведет. Если бы мне удалось достичь крыш зданий по Пейн-стрит и благополучно спуститься на первый этаж, то я, вероятно, мог бы промчаться через дворы и примыкающие или противоположные здания до Вашингтон- или Бейтс-стрит либо же вынырнуть на Пейн- и свернуть к югу на Вашингтон-стрит. В любом случае мне надлежало каким-либо способом попасть на Вашингтон-стрит и поскорее удалиться от Таун-сквер. Предпочтение я отдавал тому, чтобы избежать Пейн-стрит, поскольку расположенная там пожарная станция могла работать всю ночь.
Рассуждая надо всем этим, я выглядывал на раскинувшееся подо мною неряшливое море прогнивших крыш, теперь освещенных лучами едва убывающей луны. Справа панораму рассекала черная рана речного ущелья, к которому с обеих сторон примыкали заброшенные фабрики и железнодорожная станция. За ним по плоской болотистой местности, усеянной островками сухой, поросшей кустарником земли, тянулись ржавые рельсы и дорога на Роули. Слева и ближе тянулись пронизанные ручьями поля, а узкая дорога на Ипсуич в лунном свете сияла белизной. Южного пути на Аркхем, по которому я намеревался уйти, я со своей стороны гостиницы не видел.