Возня у северной смежной двери достигла потрясающей настойчивости, и я увидел, что слабая филенка начинала раскалываться. Осаждающие с той стороны, несомненно, принесли некий тяжелый предмет и использовали его в качестве тарана. Кровать, однако, держалась, посему у меня оставался хотя бы слабый шанс на бегство. Открыв окно, я заметил, что его обрамляли тяжелые велюровые шторы, висевшие на карнизе с латунными кольцами, а с наружной стороны торчал большой крюк для ставен. Увидев возможность избежать опасного прыжка, я дернул за шторы, сорвав их вместе с карнизом, после чего спешно надел два кольца на крюк и вывалил ткани наружу. Тяжелые их складки доставали вплоть до примыкающей крыши, и я счел, что кольца и крюк должны выдержать мой вес. Таким образом выбравшись из окна и спустившись по самодельной веревочной лестнице, я навсегда оставил позади нездоровую и тлетворную материю «Гилман-Хаус».
Я благополучно приземлился на непрочную черепицу крутого ската крыши и сумел достичь зияющего чернотой слухового окна, не поскользнувшись. Подняв взгляд на окно, из которого выбрался, я заметил, что внутри было еще темно, тогда как далеко на севере, за рассыпающимися дымоходами, виднелись зловещие огни в Зале Ордена Дагона, баптистской и конгрегационной церквях, воспоминание о коих вызвали во мне дрожь. Внизу во дворе, похоже, никого не находилось, и я почувствовал надежду, что, быть может, сумею убраться отсюда, прежде чем распространится всеобщая тревога. Посветив карманным фонариком в слуховое окно, я увидел, что там нет ступеней. Расстояние, впрочем, было невелико, посему я свесился за край и спрыгнул, очутившись на пыльном полу, усеянном крошащимися ящиками и бочками.
Выглядело сие место омерзительно, но я уже не обращал внимания на подобные впечатления и, посмотрев на часы – те показывали два часа ночи, – сразу направился к лестнице, которую высветил мой фонарь. Ступени пусть и скрипели, но представлялись достаточно крепкими; и я помчался вниз, минуя амбароподобный второй этаж, на первый. Всюду здесь царило запустение, и лишь эхо раздавалось в ответ на мои шаги. Наконец я добрался до нижнего вестибюля, в одном конце которого слабо светился прямоугольник, отмечавший разрушенный выход на Пейн-стрит. Двинувшись в противоположную сторону, я обнаружил, что задняя дверь была также открыта; я выскочил через нее и, спустившись на пять каменных ступеней, оказался на заросшей травой брусчатке двора.
Свет луны сюда не доставал, но я видел дорогу и без фонаря. В некоторых окнах со стороны «Гилман-Хаус» горел слабый свет, и я будто бы услышал неясный шум за ними. Тихонько выйдя к Вашингтон-стрит, я заметил несколько открытых проемов и выбрал ближайший из них. В вестибюле стояла темнота, а когда я достиг противоположного его конца, то увидел, что входная дверь наглухо заперта. Решив испытать другое здание, я ощупью устремился назад ко двору, но резко остановился, немного не дойдя до проема.
Ибо из открытой двери «Гилман-Хаус» изливалась целая толпа подозрительных фигур; в темноте качались фонари, и ужасные квакающие голоса обменивались низкими звуками, явно не относившимися к английской речи. Двигались фигуры неуверенно, так что я, к своему облегчению, понял, что они не знали, куда я девался; но при этом от их вида все мое тело пронизывало дрожью ужаса. Пусть черты их лиц были неразличимы, но неуклюжая походка и сутулость создавали впечатление крайне отталкивающее. Что хуже всего, я заметил, что одна из фигур шагала в странной мантии и носила ту самую, слишком хорошо мне знакомую высокую тиару. Когда фигуры рассредоточились по двору, я ощутил, как страхи во мне усилились. Что, если я не сумею найти выхода из этого здания на улицу? Рыбная вонь была омерзительна, и я задумался, вынесу ли ее, не упав в обморок. Снова ощупью двинувшись навстречу улице, я открыл дверь вестибюля и вошел в пустое помещение, где окна плотно закрыты ставнями, но не имели переплетов. Пошарив лучом фонарика, я обнаружил, что могу отворить ставни, и уже спустя миг выбрался наружу и осторожно закрыл их за собой.
Так я очутился на Вашингтон-стрит, и мгновение не видел ни единого живого существа, ни какого угодно света, за исключением лунного. Издалека, сразу из нескольких направлений, я, однако, слышал хриплые голоса и шаги и еще непонятный топот, не слишком походивший на шаги. Ясно было, я не мог терять времени. Умея определять стороны света, я лишь порадовался тому, что все уличные фонари были выключены, как это часто случается в особенно лунные ночи в захудалой сельской глуши. Некоторые из звуков доносились с юга, но я все же не отринул свой замысел бежать в том направлении. Там, знал я, попадется немало заброшенных дверей, где я сумею укрыться в случае, если повстречаюсь с кем-либо, кто будет похож на преследователя или преследователей.