Зов Ктулху

Вторая же мысль выдалась не столь успокоительной. Поскольку погоня проходила по другой улице, было очевидно, что группа не следует за мной по пятам. Меня местные не видели, но попросту исполняли свой план, чтобы полностью отрезать мне пути побега. Это, однако, подразумевало, что все дороги из Иннсмута также патрулировались, ведь местные не могли знать, каким маршрутом я намеревался идти. Коли так, то мне пришлось бы отступать по полям вдали от всех дорог; но как мне было это сделать, учитывая болотистую и изрезанную ручьями природу окружающей местности? На мгновение у меня вскружилась голова – от полной безнадежности и оттого, что вездесущий рыбный запах резко усилился.

Затем я вспомнил о брошенной железной дороге на Роули, чья поросшая сорняками гравийная насыпь еще тянулась на северо-запад от крошащейся станции, что стояла на краю речного ущелья. Была лишь вероятность, что горожане не подумают о ней, ведь оттого, что ее захватили колючки, по этой дороге едва было возможно пройти, и это делало ее самым неподходящим из всех путей для бегства. Из окна же гостиницы я отчетливо ее видел и знал, где она пролегает. Большая часть ее прежней длины создавала неуютное чувство, виднеясь с шоссе на Роули и с высоких точек в самом городе, но, скорее всего, к ней можно было прокрасться через подлесок, оставшись незамеченным. Во всяком случае это был мой единственный шанс на освобождение, и мне ничего не оставалось, кроме как его испробовать.

Войдя в вестибюль заброшенного убежища, я еще раз, использовав фонарик, сверился с картой мальчишки. Непосредственная трудность состояла в том, как достичь старинной железной дороги; и теперь я пришел к выводу, что безопаснее всего это можно было совершить, двинувшись прямо к Бабсон-стрит, затем на запад к Лафайет-, там обогнуть, но не пересекать распутье, аналогичное тому, что я миновал прежде, а потом последовательно зигзагообразной линией на север и на запад через Лафайет-, Бейтс-, Адамс- и Банк-стрит – последняя проходит вдоль края ущелья – к заброшенной и изветшалой станции, которую я прежде видел из окна. Причина моя направиться к Бабсон-стрит заключалась в том, что я не желал ни заново пересекать то же распутье, ни начинать свой отход на запад вдоль такой широкой поперечной улицы, как Саут-стрит.

Вновь двинувшись в путь, я перешел на правую сторону улицы, чтобы обогнуть Бабсон как можно незаметнее. С Федерал-стрит еще доносился шум, и когда я обернулся, то увидел отблеск света рядом со зданием, из которого сбежал. В нетерпении покинуть Вашингтон-стрит я побежал рысью, положившись на удачу, что не попадусь на глаза какому-нибудь наблюдателю. За углом Бабсон-стрит я с тревогой увидел, что в одном из домов все еще жили – на это указывали занавески на окне, однако свет внутри не горел, – и я проследовал мимо без происшествий.

На Бабсон-стрит, которая пересекала Федерал-и посему могла явить меня искателям, я, насколько мог, прижимался к неровным покосившимся зданиям, дважды остановившись в дверях, пока шумы за моей спиной кратковременно усиливались. Широкое и запустелое распутье впереди сияло под луной, однако мой маршрут не требовал его пересекать. Во вторую свою остановку я стал вновь улавливать смутные звуки и, выглянув осторожно из укрытия, увидал автобус, который мчался поперек этого распутья, направляясь к Элиот-стрит, которая пересекалась здесь с Бабсон- и Лафайет-стрит.

Пока я наблюдал, задыхаясь от рыбного запаха, который внезапно усилился после краткой передышки, мне удалось заметить группу неловких согбенных фигур, которые ковыляли вприпрыжку в том же направлении; я понял, что это, должно быть, те, кто охранял Ипсуичскую дорогу, которая образует собою продолжение Элиот-стрит. Две из фигур, что я успел увидеть, шагали в просторных одеждах, а у одной на голове была остроконечная тиара, белоснежно сверкающая в лунном свете. Походка у последней из фигур была так необычна, что у меня по телу пробежал холодок: существо, показалось мне, чуть ли не скакало, вместо того чтоб идти.

Когда последний из группы скрылся из виду, я двинулся дальше, прошмыгнул за угол на Лафайет-стрит и очень спешно пересек Элиот-, опасаясь, что кто-нибудь из отставших от группы еще не плелся вдоль нее. Я в самом деле слышал некое кваканье и постукиванье со стороны Таун-сквер, но все же мой проход оказался беспрепятственен. Величайший мой страх состоял в том, чтобы заново пересечь широкую, залитую лунным светом Саут-стрит – с ее видом на море, – и мне пришлось собрать всю свою решимость, чтоб приступить к этому испытанию. Кто-то вполне мог наблюдать, и отставшие на Элиот-стрит заметили бы меня с любой из двух сторон. В последний момент я решил, что лучше сбавить ход и пересечь улицу в шаркающей манере обычного иннсмутского жителя.