Зов Ктулху

Данная работа не доставляла мне особенного удовольствия, поскольку атмосфера дома Уильямсонов всегда представлялась мне гнетущей. В нем ощущался некий болезненный след, а моя мать никогда не поощряла моих визитов к ее родителям, когда я был мал, хотя и всегда была рада своему отцу, когда тот приезжал в Толедо. Моя бабушка, уроженка Аркхема, казалась странной и почти пугала меня, отчего я, верно, не горевал, когда она исчезла. Мне тогда было восемь лет, и мне сказали, что она ушла от скорби после самоубийства дяди Дугласа, ее старшего сына. Он застрелился после поездки в Новую Англию – несомненно, той самой, по которой его помнили в Историческом обществе Аркхема.

Этот дядя был похож на нее, поэтому мне он так же не нравился. Что-то в их пристальных, немигающих взглядах будило во мне смутное, безотчетное беспокойство. Моя мать и дядя Уолтер выглядели не так. Они походили на своего отца, а вот несчастный мой младший двоюродный брат Лоуренс, сын Уолтера, был почти точной копией своей бабушки, прежде чем его состояние привело его к постоянному заточению в лечебнице в Кантоне. Я не видел кузена четыре года, но мой дядя как-то намекнул, что его состояние, умственное и физическое, было весьма плохо. Тревога за него, вероятно, и послужила основной причиной смерти его матери двумя годами ранее.

Теперь кливлендскую семью составляли мой дед и его овдовевший сын Уолтер, но память о былых временах густо нависала над нею. Мне по-прежнему у них не нравилось, и я старался завершить свои исследования насколько возможно скорее. Дед в обилии снабдил меня записями и преданиями Уильямсонов, хотя в отношении материала об Орнах мне пришлось положиться на дядю Уолтера, который предоставил мне в распоряжение содержимое всех своих папок, включая заметки, письма, вырезки, реликвии, фотографии и миниатюры.

Именно просматривая письма и карточки со стороны Орнов, я стал испытывать своего рода страх перед собственной родословной. Как я указал, моя бабушка и дядя Дуглас всегда меня тревожили. Теперь, спустя годы после того, как их не стало, я смотрел на их лица на карточках с существенно возросшим отвращением и расстройством. Поначалу я не мог понять перемены, но постепенно моему подсознанию стало навязываться ужасное сравнение, пусть даже сам разум уверенно отказывался признавать хотя бы малейшее подозрение на него. Было очевидно, что обычное их выражение лиц наводило на такие мысли, какие не приходили прежде и какие вгоняли в полнейшую панику, если слишком о них задуматься.

Но наихудшее потрясение последовало, когда мой дядя показал мне украшения Орнов в банковском хранилище в центре города. Некоторые были изящны и довольно внушительны, но в одной из шкатулок оказались причудливые старинные предметы, оставленные моей загадочной прабабкой, и их мой дядя извлек с видимой неохотой. Они, сказал он, крайне гротескного и почти отталкивающего вида, и, насколько ему было известно, моя бабушка никогда не выходила в них в свет, хотя и любила разглядывать. Их овеивали смутные легенды о дурных приметах, и француженка, служившая гувернанткой у моей прабабушки, говорила, что их не следует носить в Новой Англии, хотя в Европе это вполне безопасно.

Принявшись медленно, вымученно развертывать эти предметы, дядя призывал меня не дивиться необычности и непременной безобразности их узоров. Художники и археологи, видевшие их, указывали на превосходную работу мастеров и экзотическую изысканность, однако никому, похоже, не удавалось точно определить, из какого они изготовлены материала и к какой относятся художественной традиции. Было там два браслета, тиара и нечто вроде пекторали[44]; на горельефе последней изображались определенные фигуры почти невыносимой вычурности.

Во время этого описания я старался не давать воли чувствам, но мое лицо, должно быть, выдало нарастающий во мне страх. Дядя словно обеспокоился и, перестав развертывать украшения, присмотрелся ко мне. Я дал ему знак продолжать, чем он и занялся с возобновившимся желанием. Должно быть, он ожидал некоего видимого отклика, когда извлек первый предмет – тиару, – однако сомневаюсь, что он мог предвидеть то, что случилось в действительности. Я также не мог, поскольку считал, что был предостережен относительно того, чем должно оказаться данное украшение. Случилось то, что я беззвучно упал в обморок, в точности как в той заросшей железнодорожной выемке годом прежде.