Звездный час. Повесть о Серго Орджоникидзе

Конструкторами и техническими руководителями производства блюминга на Ижорском заводе были: Неймаер, Тихомиров, Зиле и Тиле…» Подчеркнул фамилии инженеров. Совсем недавно он вызволял их на поруки… Продолжил:

«Надо прямо сказать, что они являются техническими творцами этого дела. Эти имена должны быть известны всем.

Эти инженеры, как и многие другие из старого инженерства, года два назад дали себя завлечь Рамзиным и очутились в рядах врагов Советской власти. За это они были арестованы ОГПУ. Они признали свою вину и изъявили готовность всем своим знанием пойти на службу к Советской власти…

Как только работа будет закончена, ВСНХ СССР поставит вопрос перед правительством о полном освобождении этих инженеров и соответствующем их награждении…»

Да, пусть знают все, кто еще колеблется, кто еще не сделал выбор! Как нужны такие победы и в строительстве флота, и в станкостроении, и в танкостроении! И на Ростсельмаше, и на Уралмаше, и… Авиационная промышленность отстает, а ведь надо выпускать по шестьдесят тысяч самолетов и моторов в год. «Большевики должны овладеть техникой!», «Пора большевикам самим стать специалистами!», «Техника в период реконструкции решает все!» — призывают решения пленумов ЦК и съезда, плакаты в цехах, клубах, над колоннами демонстрантов, газеты. А пока… Трагически мало коммунистов с высшим образованием: у половины тех, кто занимают командные посты в промышленности, — низшее и домашнее.

— Зиночка, за Тевосяном ушла машина?

— Не режим больного получается, а… не знаю что!

— Хочешь, чтоб я сам встал и пошел искать шофера?

— Не занимайся шантажом.

— Послушаешь врачей — работать никогда нельзя!.. И Гинзбурга привезите, пожалуйста.

— Ну хорошо, только лежи.

Нет, невмоготу. Вызывает Днепрострой прежде условленного часа:

— Алло, Александр Васильевич? Как? Что у вас?

— У Запорожья, через наш створ прет по тридцать тысяч кубометров в секунду.

— Ой, ой, ой! Три Ниагары!

— Горком, постройком, комсомол — все «в ружье!».

Красноармейцы работают. Весь город, все, кто могут держать лопату… Нет, не мобилизованы — сами вышли. Наращиваем перемычки, но Славутич… Вы же знаете его нрав…

— Неужто не выстоять?

— Плотина, уверен, выдержит, а вот ограждения котлована, шлюзы… Веденеев там, третий день не ложился. Бегу к нему.

— Не буду задерживать. Надеюсь на вас. Верю в вас с Веденеевым, во всех днепростроевцев. Звоните, как только сможете.

Положив трубку, Серго представил Веденеева на недостроенной плотине, которую окатывают волны. Русский Инженер с большой буквы Борис Евгеньевич Веденеев… Красивый, рослый — крупный во всех смыслах человек. Благородная седина. Благородная стать. Вечный труженик. Обычно молчаливый, сосредоточенный на собственных думах, он теперь, верно, мечется от пикета к пикету, с участка на участок… Нет, не унизит себя Веденеев суетой и метаниями ни при каких обстоятельствах, хотя всем королям Лирам не вместить сейчас его скорбь и трагедию. Стоит, поди, во весь рост — прямо, на ветру, вместе с рабочими, впереди них. Думает. Сколько труда, сколько крови стоило отвоевать у своенравной реки плацдарм на скальном ее дне, уложить сюда бетон под фундамент электрической станции!..

Словно долбит голову: «Одна голова дороже тысячи рук… Днепрострой… Беда и надежда…»

Входит Тевосян. Серго откладывает недописанную статью на тумбочку к пухлой стопке просмотренных деловых бумаг, оглядывает пришедшего радостно и взволнованно. Хочет пожаловаться на судьбу, на днепровскую стихию. Да стоит ли обременять других? У Вано и без того бед хватает. Весь он — сосредоточенность, устремленность, готовность. Но, при педантичной аккуратности, галстук повязал наспех. Летняя рубашка прожжена. Конечно же главный инженер «Электростали» собственным примером учил рабочих, как вести плавки. На том его и застал вызов к начальству.

— Извини, дорогой, что от дел оторвал, — Серго разводит руками. — К сожалению, не мог на завод к тебе приехать. Садись поближе, под правое ухо. Отдохни. — Продолжает оглядывать. Наверное, Вано не слишком красив, но для него… Нет ничего красивее одержимости делом, преданности ему и высокой мечте. Припоминается рассказанное Емельяновым: когда тот входил в сталеплавильный цех крупповского завода, то слышал знакомый голос. От литейной канавы Тевосян командовал: «Зи маль ауф!», то есть «поднимай». И крановщик переставлял изложницы, повинуясь движениям руки Тевосяна. Полгода назад этот практикант не знал ни крупповских методов производства, ни немецкого языка. И вот на лучшем в миро заводе он командует плавкой. «Нет, черт возьми, мы все-таки своего добьемся! — заключал Емельянов. — Будут у нас и все необходимые заводы, и люди, способные управлять ими».

— Кушай, дорогой «немец», — Серго пододвинул тарелку с клубникой. — С Кавказа прислали. Пожалуйста… Мне говорили, что ты был единственным из наших практикантов, кого Крупп допускал в святая святых — к работе на той электропечи, где выплавляли сталь наимудрейших марок. Его мастера шутили: «Черный Иван большой человек будет».