Звездный час. Повесть о Серго Орджоникидзе

— Обидно читать жития святых, товарищ Серго. Изо всех профессий повыходили святые, а из доменщиков — хоть ты тресни! Завсегда он, доменщик, отпетый грешник и пьянчуга. А, между прочим, в Юзовке у нас полчища безвинных безвременно полегли. Сходите на кладбище для интересу, если не верите. Кого — машина, кого — шахта, кто — сгорел, кто — желудок оборвал «козой». По ночам снятся праведники наши… Прорвало как-то кладку, шибанул чугун, спалил горнового. Отлили ему крест на той самой домне-погубительнице. Юз увидал крест на могиле, велел взвесить: на восемь целковых потянул. Платите. Мы отказались. Тогда хозяин отправил крест в переплавку. Сурьезный был. Ходил по цехам с дубинкой — производство направлял по шеям, по спинам, по чему бог расположит. На родине, слышь, начальствовал над кузнечным цехом. В Мидлсбро после того, как вас побили на Крымской кампании, царь броню корабельную заказал. Когда Юз приплыл в Питер с броневыми пиитами, великий князь Александр Михайлович — он над флотом главенствовал — говорит: почему бы вам не поставить завод у нас? Что ж, пожалуйста… На какой реке наш завод? Верно, Кальмиус. А приток у нее? — Кальчик. В давние времена — Калка. Так точно, та самая Калка, где битва была. Может, вот здесь, где сапоги ваши, товарищ Серго, вязнут в пыли, ханский пир происходил? Приволокли — вот сюда! — князей наших, связанных, уложили наземь, настелили на них помост и айда-гуляй, цельную ночь пировали, плясали на живых косточках. Как Юз на наших, почитай, годов семьсот погодя…

Словно колокол набатный в голове тогда ударил. И представилось, как Иван Третий рвет ханскую басму, как Дмитрий, еще не Донской, выступает в поход, как стоят полки в тумане, в предрассветной росе на поле Куликовом. Все это хрестоматийно с первой парты. А вот какая экономика подо всем этим? — Как выплавляли сталь победы? В сыродутных, в кричных горнах или в шахтных печах-домницах рождались латы, кольчуги, боевые топоры, копья, булатные мечи? Какое требовалось мастерство, радение, напряжение от тогдашних ударников — рудокопов, угольщиков, сталевщиков, кузнецов?.. Особенно остро ощутил Серго единение, преемственность судеб и ответственность перед будущим. И опять напоминающе всплыло, как призыв: шевелись, коль не хочешь, чтоб на тебе сплясали победители.

Конечно, старый Юз — аспид, но и у него есть, что перенять, хотя бы преданность производству, уважение к металлу, как к хлебу. Прежде Серго, признаться, считал честолюбие, выражаемое словами «оставить след на земле», лирической чепухой: ему нужнее было уважение современников, нежели почитание потомков. А тут вдруг… И в нем жило подобное честолюбие, и он не только продолжатель, но и предтеча, и ему небезразлично, как оценят его после смерти. Не очень-то он прежде задумывался о том, к примеру, как мужики в лаптях, с тачками, лопатами прокладывали насыпи, равные египетским пирамидам, сквозь новгородские болота, пробивали выемки-ущелья в гранитах Валдайской гряды, поднимали стальные мосты в десятки тысяч пудов. Какой ценой далось им путешествие из Петербурга в Москву, которое ты легко проделываешь по прямой как стрела, до сих пор самой совершенной дороге Европы, а может, и мира?

Огляделся. Куда пирамидам египетским до того, что видел он вокруг! Все пространство устлано железными путями — поля путей. Пронзительно хрипят паровозы, толкая составы ковшей. Протяжно, с присвистом, с гудом и стоном дышат печи — выдыхают к небу струи пара, клубы огня и чадной пыли, которая покрывает, пропитывает все вокруг: и траву, и дома, и воздух. Какую громаду взбодрили средь голой степи мужики херсонские, курские, брянские! Эх, если вооружить их современной техникой, просветить наукой!.. Что тогда они смогут!.. Скажи: чего не смогут!..

Прекрасны шесть башен, выстроившихся в ряд, будто гигантские шахматные ладьи, обтянутые стальными обручами, увенчанные нимбами пламени. Красуются, плывут, скользя по облакам, крепостные башни из огнеупора. Шуршат по ним водопады, сберегая от ярости распирающего изнутри чугуна. То над той, то над этой и взрываются огненно-пыльные смерчи — там, наверху, в аду, катали ублажают ненасытность печных утроб, высыпая очередные порции плавильных материалов.

Такие домны уже не строим — строим новые, со сплошными броневыми кожухами, в девятьсот тридцать, тысячу тридцать, а то и тысячу триста кубов. Небоскребы, набитые ревущим огнем, раскаленным коксом, известняком, бурлящим металлом. Рукотворные вулканы. И при них воздуходувки с батареями нагревателей — кауперов, а вернее, фабрики незатихающих ураганов жара в полторы тысячи градусов. Но и эти старушки еще служат, бог им дай здоровья. Пожалуй, из всех сооружений, воздвигнутых на земле, самое величественное и прекрасное — доменная печь. В ней стихия огня, подвластная людям, превращает мертвый камень в живой металл, без которого невозможно счастье Серго Орджоникидзе.