Читаем Звездный час. Повесть о Серго Орджоникидзе полностью

— Хоть до Харькова с вами доеду, а все скажу! — И продолжал, когда поезд тронулся: — Атакуют меня со всех сторон. Обложили. Выход из строя наших домен распалил дискуссию металлургов. Большинство стариков — и Луговцев, и Мессерле, и академик Павлов — считают основной причиной мою форсированную работу. Не перестраивать домны велят, а возвратиться к прежнему тихоходу — с КИНО в одну и пять десятых. Да мне лучше в банщики… Основная причина в неправильном распределении материалов… Созвали в Харькове совещание металлургов, академик Павлов категорически возражал против предлагаемых нами холодильников. Установку аппаратов Мак-Ки признали правильной, но в связи с тем, что они импортные, тоже отклонили. Перессорился я со всеми друзьями, которые прежде меня поддерживали…

Серго прошелся по вагону, привычно балансируя на ходу, стал у окна, уперся раскинутыми руками в верхний косяк. В сумраке ночи угадывались высохшие балки, пыльные терриконы, силуэты шахтных копров с громадами колес на вершинах. Давно любимая, волнующая земля. Разливанное море огней — там пожиже, там погуще, — у края всполошенное заревом плавки. А тут, прямо у полотна, — домны, окутанные горячим туманом, пляшущими у подножий искропадами. Не слыхать настырного гуда кауперов, но над строем этих закопченных башен облака вспыхивают пурпуром от струи шлака, словно зарю предвещают. Немало сделано там, где, казалось, все вымерло, вымерзло, и в восемнадцатом, когда чрезвычайный комиссар Юга колесил тут на бронепоезде, и в двадцать первом, когда восстанавливали шахты. Хорош Донбасс, всемогущее, всевеликое царство труда а огня… Кажется, звонкая, ковкая красота твоя уже в названиях: Енакиево, Кадиевка, Ясиноватая… А вон зарево от Макеевки. Там Гвахария поднимает домны, что не хуже магнитогорских и кузнецких, готовит к пуску ижорский блюминг — тот самый… Жаль, что не удастся туда заехать. Надо бы заехать. И как хочется заехать… А там, за горизонтом, невидимые, но, кажется, обдающие жаром дыхания Таганрог, Мариуполь — во всю палит бывший Провиданс, ныне имени Ильича, строится Азовсталь, южная Магнитка на берегу моря, вот-вот запалят небо стальные «свечи». И туда бы надо.

Вновь прошелся по вагону, остановился против тактично примолкшего Бутенко, глянул в упор:

— Со всеми, говоришь, перессорился? — Кулаками небольно ударил по бицепсам. — Ошибаешься, не со всеми… Не поддерживают, говоришь, академики?.. Нет у нас права на КИНО в единицу с пятью десятыми. Обязаны — понимаешь? — обязаны гнать наши печи в хвост и в гриву к единице с одной десятой, как минимум. Американцы и немцы делают ниже единицы. Разве мы хуже?

Заскрипели тормоза, облегченно забрякала сцепка, закряхтели буфера. Серго опустил оконную раму, выглянул и с восторгом смотрел на краматорские домны, окаймленные языками пламени. Кислый, серно-едкий ветер трепал густую, чуть уже тронутую сединой шевелюру, щекотал кончиком уса щеку.

— Ну и аромат! — послышался из купе голос жены. — Фу!

— Ничего ты не понимаешь, Зиночка! — серьезно, без тени иронии заперечил Серго. — Куда твоим розам! Куда всем духам от Коти! Ай, хорошо, как хорошо пахнет, Когда домны работают! — И вновь к Бутенко: — Сходи, Пока Краматорск не проехали. Всю ночь возвращаться будешь.

— Да мне теперь хоть три ночи! Спасибо, товарищ Серго. Не беспокойтесь: доберусь, меня тут каждый вагон знает. Спасибо.

— Тебе спасибо. Действуй под мою ответственность — и мою поддержку. Понимаешь? В поддержку! — напутствовал так, а сам усомнился, вроде дрогнул. Не много ли на себя берешь? Какое у тебя основание поступать на манер Курако? Ну, положим, насчет Курако не скажу, а Ильич бы одобрил…

Не безрассудной была его смелость. И вторая домна у Бутенко пошла как надо. А рядом, в Енакиево, на таких же печах, продолжалась чехарда — КИПО не ниже полутора. Что, если?.. Чем труднее — тем крепче, выше Человек. И Гете справедливо говорит, что жизнь мыслящего человека слагается из трех периодов: ученье, путешествие, творчество. Самое время назначить Бутенко Техмическим директором в Енакиево… — Что за наказание! — вышла из себя жена. — Ты плохо кончишь, Серго.

— Я хорошо кончу. Я упаду головой вперед. — И мягче, прося снисхождения: — Души не хватает, какие ребята повырастали! Славим героев прошлого, а ведь где-то мои нынешние Кулибины, Леонардо. Вдруг не откроем их?

— Ну и жаден же ты на людей!

— В этом смысл жизни. Кузнецкий мартеновский цех не будет иметь себе равного не только у нас, но и в Европе. Заправлять этим цехом ставим молодого инженера Лисочкина, способнейший человек!.. На Магнитке сначала на рудодробильной фабрике, а теперь на монтаже блюминга молодой инженер Беккер даже американцев перещеголял… В Енакиево техническим директором будет очень способный инженер-доменщик Бутенко. Ты должна его помнить, приходил к нам в вагон… Такой молодой инженер, как Тевосян, стоит во главе целого объединения. Хотя и очень молодой, но дело знает и сумел сколотить вокруг себя очень умелых и знающих людей…

— А жаловался, кто-то из молодых, живя среди сибирских лесов, требует от тебя табуретки.

Перейти на страницу:

Все книги серии Пламенные революционеры

Последний день жизни. Повесть об Эжене Варлене
Последний день жизни. Повесть об Эжене Варлене

Перу Арсения Рутько принадлежат книги, посвященные революционерам и революционной борьбе. Это — «Пленительная звезда», «И жизнью и смертью», «Детство на Волге», «У зеленой колыбели», «Оплачена многаю кровью…» Тешам современности посвящены его романы «Бессмертная земля», «Есть море синее», «Сквозь сердце», «Светлый плен».Наталья Туманова — историк по образованию, журналист и прозаик. Ее книги адресованы детям и юношеству: «Не отдавайте им друзей», «Родимое пятно», «Счастливого льда, девочки», «Давно в Цагвери». В 1981 году в серии «Пламенные революционеры» вышла пх совместная книга «Ничего для себя» о Луизе Мишель.Повесть «Последний день жизни» рассказывает об Эжене Варлене, французском рабочем переплетчике, деятеле Парижской Коммуны.

Арсений Иванович Рутько , Наталья Львовна Туманова

Историческая проза

Похожие книги

100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941
100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941

Само имя — БЕРИЯ — до сих пор воспринимается в общественном сознании России как особый символ-синоним жестокого, кровавого монстра, только и способного что на самые злодейские преступления. Все убеждены в том, что это был только кровавый палач и злобный интриган, нанесший колоссальный ущерб СССР. Но так ли это? Насколько обоснованна такая, фактически монопольно господствующая в общественном сознании точка зрения? Как сложился столь негативный образ человека, который всю свою сознательную жизнь посвятил созданию и укреплению СССР, результатами деятельности которого Россия пользуется до сих пор?Ответы на эти и многие другие вопросы, связанные с жизнью и деятельностью Лаврентия Павловича Берии, читатели найдут в состоящем из двух книг новом проекте известного историка Арсена Мартиросяна — «100 мифов о Берии».В первой книге охватывается период жизни и деятельности Л.П. Берии с 1917 по 1941 год, во второй книге «От славы к проклятиям» — с 22 июня 1941 года по 26 июня 1953 года.

Арсен Беникович Мартиросян

Биографии и Мемуары / Политика / Образование и наука / Документальное
Адмирал Советского флота
Адмирал Советского флота

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.После окончания войны судьба Н.Г. Кузнецова складывалась непросто – резкий и принципиальный характер адмирала приводил к конфликтам с высшим руководством страны. В 1947 г. он даже был снят с должности и понижен в звании, но затем восстановлен приказом И.В. Сталина. Однако уже во времена правления Н. Хрущева несгибаемый адмирал был уволен в отставку с унизительной формулировкой «без права работать во флоте».В своей книге Н.Г. Кузнецов показывает события Великой Отечественной войны от первого ее дня до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»

«Ахтунг! Ахтунг! В небе Покрышкин!» – неслось из всех немецких станций оповещения, стоило ему подняться в воздух, и «непобедимые» эксперты Люфтваффе спешили выйти из боя. «Храбрый из храбрых, вожак, лучший советский ас», – сказано в его наградном листе. Единственный Герой Советского Союза, трижды удостоенный этой высшей награды не после, а во время войны, Александр Иванович Покрышкин был не просто легендой, а живым символом советской авиации. На его боевом счету, только по официальным (сильно заниженным) данным, 59 сбитых самолетов противника. А его девиз «Высота – скорость – маневр – огонь!» стал универсальной «формулой победы» для всех «сталинских соколов».Эта книга предоставляет уникальную возможность увидеть решающие воздушные сражения Великой Отечественной глазами самих асов, из кабин «мессеров» и «фокке-вульфов» и через прицел покрышкинской «Аэрокобры».

Евгений Д Полищук , Евгений Полищук

Биографии и Мемуары / Документальное