Звездный час. Повесть о Серго Орджоникидзе

А какой наблюдательный! Возвращаясь из поездки увлеченно рассказывает, что где повидал. И, казалось бы хорошо тебе известное приобретает новый смысл. Страдает от того, что якуты живут в темноте и грязи. Радуется, как сложены камельки в юртах — мало топлива, много тепла, и вытяжка придумана, говорит, гениально. Завидует, как метко якуты стреляют — бьют белку только в глаз, как быстро арканят нужного оленя в громадном стаде, где все олени вроде одинаковые. Восхищается искусностью якутских женщин: как делают посуду из бересты, шьют из оленьих шкур одежду и обувь. Уже завел торбаса — не нахвалится: легко и удобно, как в кавказских сапогах-чулках, да еще тепло. Ну и, слава богу, можно не беспокоиться, что обморозит ноги.

Постоянно грозит кому-то: «Придет время — этот край даст силы не только себе…» Вообще, Веруня, видел ли кто его унывающим, подавленным? Во всяком случае, ни разу не слышала от него жалоб, всегда шутит, улыбается, заряжен порывистой, бьющей через край энергией, будто светится благородной силой. Вселяет, даже если не хочешь, ню убежденность. Быстро завоевал симпатии не только нашей семьи, но и тех, кто приходит к нему на прием. Далеко не все поселенцы ведут себя так. Уж мы-то знаем! Иные стараются подружиться с чиновниками, которые берут взятки, войти в доверие к полицейским, иные спиваются.

Когда Зина ей написала, что мама приняла столоваться двух фельдшеров — Слепцова и Серго, Вера догадалась: по настоянию Зины, Слепцов — для отвода глаз, Так точно! — Дальше Зина писала, что откармливают Серго как могут Он так любит сибирские шаньги с картошкой и с грибами и со всем, что дашь, щи кислые, пироги с мясом и, понятно, пельмени — пельмени! А еще очень — черную смородину и бруснику мороженую, называет их «ягоды самосахарные», потому что покрываются инеем когда вносишь в комнату. Ест с чувством, не жадно и красиво Мама смотрит на него с удовольствием, называет его удальцом, дарит афоризмы, вызывающие у него восторг, оказывающиеся созвучными большевистским лозунгам, вроде «несуженный кус изо рта валится», от души потчует. Но он не остается в долгу, ты ему рубь — он тебе три. Приходит с гостинцами — покупает в лавке. Мама его журит за то, что напрасно деньги тратит. Какое там жалованье у ссыльного фельдшера? Еще меньше моего. Но у нас-то хозяйство, а у него… Однажды косулю купил — целую тушу. Прямо на улице развел костер, поджарил на угольях кусочками, нанизанными на прутья. Вкуснота! Называется шашлык — по-кавказскии. И мастер на все руки, и труженик, и размах — поистине княжеский. Как-то прочитал наизусть мне Тургенева — стихотворение в прозе «Два богача». Это, говорит, мое кредо и вместе с тем нравственный эталон народа. Действительно, крошечное стихотворение, а стоит романа. Там Ротшильду противопоставляется мужик, который берет в свой разоренный домишко сироту-племянницу, хотя знает, что теперь не на что будет соли добыть похлебку посолить… Ничего, мы ее и не соленую… Далеко Ротшильду до этого мужика!..

Каждый вечер Серго бывает в нашем доме. Прежде вечер для меня был самым скучным временем и тянулся, тянулся, пока не уснешь за книгой, а теперь… Уж поскорее бы наступил! Поглядываешь на наши милые ходики: ну, когда же, кукушечка, прокукуешь?! Нет-нет да и глянешь в окно — ничего не видать, сплошная наледь и темно. Тогда на крыльцо выйдешь…

Что за волшебство наши зимние ночи и небо ночное. Прозрачное. Спокойное. Кажется, для тебя только величаво сверкают звезды. И Большая Медведица выше плывет. Наверное, из-за того, что воздух промыт и высушен морозом, но мне хочется думать: из-за чего-то другого. Дымы столбами над Покровским — белоснежные, чуть пошевеливаются, словно засыпая. Но вот в печь подкинув дров — то ли в доме заседателя, то ли у приказчика, тут же из трубы искры снопом, дым клубится к небу. Далеко за Леной часто, пронзительно лает лисица. И собаки в Покровском откликаются. Как хорошо, Веруня!

Наконец он приходит. Опять получил посылку от брата. Содержимое ящика тут же оказываете на общем столе: сушеные груши, яблоки, абрикосы, винные ягоды, связки красных стручков перца, бусы из орехов, засахаренных в виноградном соке — чурчхела, россыпи золотого изюма. Помнишь ссыльного, который столовался у нас прежде? Каждую посылку прятал под подушку и съедал все один, забиваясь под одеяло. Конечно, я не судья голодному, но тут… Все с приходом Серго становится ярким, значительным. Такими короткими кажутся эти вечера!

Сидеть бы и сидеть у затихшего самовара. Накрытый стол, скатерть мягко освещены семилинейкой. Наши тени стоит шевельнуться — стремительно разрастаются по стене. Серго рассказывает о Персии, о Париже и Праге, о Германии и России, о Тифлисе, Питере, Москве — таких далеких сторонах, что они кажутся сказочными. Больше всего говорит о Грузии — говорит особенно тепло, по временам дыхание у него перехватывает и, мне кажется, оттого, что слезы подступают.