Звездный час. Повесть о Серго Орджоникидзе

— У самого Пирогова, помню, есть статья «Рассуждение о трудностях хирургического распознавания и о счастье в хирургии». И, по-моему, это относится не только к хирургии.

— Именно! И тем более. Пожалуйте-ка сюда ваши книжечки, переводики с портфельчиком… Да-с, насилие. Без препирательства!

— Сдаюсь. В интеллектуальном споре побеждает тот, у кого лучше развиты бицепсы…

— Спать! Выспаться! И мне тоже. Au revoir[1], До завтра.

«До завтра»… Надо еще дожить до него. В тоске, в отчаянии метался Сорго по кровати и не спал, не спал — не мог заснуть. Мама! Мама! Как тяжело тебе, верно, было умирать?! Не так часто за всю свою жизнь он обращался к матери, которую знал только по дагерротип-ному снимку. И не было у него с младенчества привычки говорить «мама!» в моменты потрясений восторгом и ужасом, но сейчас…

Мама!..

До чего хорош, однако, доктор Федоров! Вообще, что ни говори, а везло тебе в жизни на людей, жизнь твоя — сплошная череда встреч с добротой, мудростью, любовью. Достал припрятанные листы, карандаш. Принялся вновь за стенограммы. Работать! Заглушить любые скорби и болести! Сосредоточить усилия духа на главном! И целительное счастье думать станет превыше всего…

Но постепенно возникает какая-то путаница, мелькание, мельтешение. «Мама!» — опять повторяет Серго в яростном отчаянии обиды на жизнь и жалобит себя. И видит мать, отца, Папулию, и дядю с теткой, и Катию — всех вырастивших его, и самого себя видит мальчиком, здоровым, ловким, проворным…

Вот… Вот! Ему восемь лет. Он стоит в холодной воде по колено и нагибаясь, выворачивает со дна Квадауры камень за камнем. Одной рукой поднимает замшелый голыш, другой хватает рачка, прячет в мешочек, висящий ни шнурке с крестом.

— Рачок для цоцхали все равно, что шашлык для джигита, — наставляет дядя Дато. — О, цоцхали! Рыба рыб.

Размотана леска — волосы для нее бесстрашно надергал из хвоста Мсрани. Поплюем — на счастье… Посмотри, цоцхали, какой вкусный рачок… Да, это уже не те забавы, когда в межень дети перегораживали русло камнями, отводили воду и на отмели брали рыбу руками — не цоцхали, конечно, а бычков, которых здесь называют орджо. Сегодня дядя ваял Сорго на дело, достойное мужчины. Конечно, мальчик этим гордится, хотя и не очень верит в успех. Река ему кажется мертвой. Только небо в ней живет, густо-синее, близкое, близкое небо Кавказа, а так — ни рыбешки. Вода насквозь, до камушка, прозрачна — леска невозмутима.

«Ну, приходи же, цоцхали! — молит Серго. — Приходи, форелька! Приходи, ишхап!» — и по-русски и по-армянски величает, но… Уж лучше бы ловить, как прежде. Он чувствует, что мысленно обижает дядю, оглядывается. С фундуковым удилищем дядя стоит посреди реки в засученных выше колен шароварах, и у него тоже не клюет. Однако жестами он внушает, зайди, мол, в воду, иначе рыба тебя видит — кто рыбы хочет, тот и ноги мочит.

Неохота заходить в холодную воду, но для любимого дяди… О, чудо! Леска вздрагивает, натягивается, гнет удилище. За камень зацепил? Нет, нет, нет — стучит сердце. Леска подается, содрогаясь живой, натужной тяжестью. Тук-тук-тук — по руке. Тук-тук-тук — сердце.

Выпрыгнув из воды трепещущей радугой, цоцхали срывается с крючка… Только что была, считай, в руках… и!

Лишь вода, вода. Где же в ней прячутся рыбы? Как? Волнующий, неоткрытый мир зовет. Хочется завладеть им, постичь его. Возможно, то не самая большая форель на свете, но Серго не видывал крупнее. С трудом подавив слезы, цепляет на крючок двух рачков. Заброс, еще заброс… Нет и нет поклевки. А если вон в той круговерти попытать счастья?.. Ага, есть! И опять рыба срывается.

— Резче подсекай, — драматическим шепотом, слышным, верно, на Казбеке, советует дядя.

Вновь ожидание, напряжение, самозабвение. Холодная вода? Нет ее. И босых ног нет — есть только руки, ставшие удочкой.

Тук-тук! Наконец-то! Вот она, посланница иного мира — лучезарно-золотистая радуга в руке. Красные, черные, белые крапинки по желтым бокам. Голубая каемка. Прозрачный плавник усеян черными и красными пятнышками. Упругая, сильная, оранжевый глаз молит злобно и скорбно: отпусти. Но предложите велосипед — не разожму ладонь. Подняв добычу, Серго требует возликовать:

— О-го-го, а?!

В ответ дядя только головой качает: тсс!

Упрятав рыбу в ведерко с крышкой, Серго спешит продолжить лов. Говорят, новичкам бог помогает. А у дяди не клюет. И чем больше Серго таскает, тем завистливее топорщатся чудесные дядины усы. Не выдержав, он откидывает удилище на берег:

— Испробуем старый солдатский способ. — И как был, в закатанных штанах и рубашке, ныряет в пенистое кипение. Серго страшится подойти туда — к водопаду. Как бы дядя не разбил голову… Слава богу, вынырнул! Отфыркиваясь, мотает головой, старается вытряхнуть воду из богатырских — фамильная гордость — усов. Припадая набок, выбирается к берегу. Ушибся?! Но дядя приподнимает руки — в каждой по форелине. Ай да ну! И под коленкой у него зажата рыба. И под мышкой!