Звёздная болезнь, или Зрелые годы мизантропа. Том 1

Они направлялись по перрону к выходу. Ликующими, немигающими глазами Петр озирался по сторонам, вскользь останавливал взгляд на правильном профиле племянницы, словно внутренне удивляясь внезапному сопоставлению между ее свежим, взволнованным лицом с гладкими матовыми щеками, которому строгость и возбуждение лишь придавали женственности, и ностальгической вечерней атмосферой полупустого крытого вокзала, которая всегда пробуждала в нем сложную смесь старых воспоминаний и новых, подчас неожиданных ассоциаций.

Петр не слышал и половины того, что она говорила, пока Луиза не подытожила всё громовым, хотя и ожидаемым известием. Несмотря на попытки отца предотвратить крушение, мать решила подавать на развод и была неумолима, а поэтому она возложила на нее миссию просить Петра взять на себя роль ее «поверенного», или, проще говоря, взять на себя бракоразводные хлопоты, причем еще и рассчитывала на то, что он сможет приступить к «процедуре» немедленно.

Чтобы сохранить ясность, по крайней мере, с самим собой, Петр попытался провести внутри себя четкую черту между самим фактом ссоры, случившейся у Брэйзиеров, и тем, что послужило причиной для ссоры, — это-то казалось ему отдельной статьей, — и уже с таких позиций, не вдаваясь в тонкости их жизни в браке, рассматривать всю ситуацию в целом.

Он понимал, что своим тупиковым положением, в котором он очутился, он обязан не только родителям, но и самой Луизе, ведь на сторону матери она становилась по инерции, делая выбор, по сути, экстремальный, подобно ребенку, который своих близких любит больше всех на свете и не способен сравнивать, кто из них хуже, а кто лучше. Поэтому, упрись дело в другую сторону медали, например в ее отца, и всё могло обернуться тем же максимализмом, но с точностью до наоборот…

По приезде в Гарн, когда Луиза, придя в себя с дороги, оставшись после ванной в синем банном халате и в цыплячьего цвета носках, сидела, скрутившись калачиком, на диване, а Петр, намешав себе виски со льдом, расхаживал по комнате из угла в угол, разговор продолжался в более умеренных тонах.

— Скажи, Пэ, дети у таких, как папа, тоже должны быть с отклонениями? — спросила Луиза. — Я слышала, что это передается по наследству.

— Сомневаюсь. — Петр с трудом поборол на губах улыбку.

— Ты сомневаешься, а вот встал бы на мое место… Господи, я и на себя стала смотреть как-то по-другому.

— Матери твоей я сегодня же позвоню, — сказал он, словно решив покончить с этой темой. — Но прежде мы должны с тобой кое о чем договориться.

— Мама завтра сама приедет.

— Сюда?! — Петр всплеснул руками. — Что же ты молчишь?

— Ну ты же приказываешь мне молчать, успокоиться… Пэ, как мне всё это надоело… Сидела бы дома, никуда бы не уезжала. Жалко, что снег растаял.

— Почему завтра? — не понимал он.

— Не хочет откладывать.

— Тогда надо что-то предпринимать, — заключил он. — Она одного не понимает, что мне не так легко согласиться, как она думает. Мы ведь с Арсеном работаем в одном деле. Я не могу защищать его интересы в одном деле и одновременно преследовать его, помогать твоей маме. Так не делается…

— Придется бросить то и заняться этим. Ты не должен меня предавать.

— Луизенок, я к тому и говорю, что, конечно, я возьмусь, разведу их к чертовой матери! Но пусть всё отстоится пару дней! Это будет проще сделать, когда всё утихнет. Зачем Мари приезжать завтра, этого я не могу понять!

Наморщив лоб и с каким-то новым подозрением косясь на него серыми, трагичными глазами, Луиза не знала, где правда в его словах, а где желание переманить ее любой ценой на свою сторону, и враждебно молчала.

— Прав я или не прав? — настаивал он, чувствуя, что сопротивление ее сломлено.

— Прав, Пэ. Но что мне толку с твоей правоты? Вот и здесь одни выяснения…

Многое в голове у Петра всё же не укладывалось. Коль скоро рассказанное Луизой правда — и сомневаться в этом не приходилось, — то как это могло грянуть всем на голову ни с того ни с сего? Как вышло, что Мари, прожив с Арсеном столько лет, внезапно сделала подобное открытие?