— Всё нормально… Скажи, пожалуйста, только откровенно, Марго… Они думают, что я тронулся?
— Зря ты так реагируешь, — повторила Марго Калленборн. — Все переживают за тебя, неужели ты не понимаешь?.. Густав просит… он хочет тебе перезвонить сам, у него очень важный к тебе разговор… Куда тебе звонить?
— Сегодня некуда, — сказал Петр. — Марго, скажи Густаву, что я позвоню завтра сам…
Утро двадцать девятого мая
выдалось по-летнему солнечное и теплое. Двор фермы тонул в тишине. Лишь время от времени в нее вливался осторожный птичий щебет. И тишина как бы немного провисала, чтобы затем опять наполниться чем-то объемным, пустым и неохватным.На хозяйской половине давно встали. Со стороны риги доносились будничные звуки домашней жизни — звуки радио, шум воды из крана, приглушенная речь и время от времени бой настенных часов…
Часы наверху еще не пробили десяти, когда со стороны подъездной площадки послышался шум подкатившего к ферме автомобиля. Ударила дверца. Послышался заливистый лай фокстерьеров. А вслед за тем стал доноситься мирный, бубнящий говор двух голосов, один из которых принадлежал хозяйке, а другой, низкий и медлительный голос мужчины, Петру казался незнакомым.
Пройдя в конец террасы, он наблюдал, как Эв Фаяр, одетая во что-то броское, малиновое, объяснялась с мужчиной в зеленой куртке, в черных очках и в кепи, не отходя от его темно-синего «фольксвагена», по самые стекла заляпанного рыжей грязью. Хозяйка сопровождала свои объяснения неспешными жестами, показывая то в сторону террасы, с которой Петр, сам не зная зачем, наблюдал за визитом постороннего, то на дорогу, ведущую к ферме.
В осанке гостя на миг почудилось что-то знакомое. Поймав себя на этой мысли, Петр принялся изумленно шарить по карманам, стараясь найти очки, а затем, не успев до конца осознать, что происходит, ринулся в направлении хозяйки и визитера. Гостем в зеленой куртке был Серж Фон Ломов.
— Серж?! — бросил Петр на ходу; не дойдя до сарая, он застыл на месте. — Это ты, что ли?! Вот это сюрприз… Ты что здесь делаешь?
Фон Ломов неловко оступился, сделал немой жест, извлек из салона «фольксвагена» какой-то предмет и с застывшей гримасой зашагал навстречу.
— Только не пугайся! Бога ради… Я не хотел обрушиться как снег на голову… Но не знал, как предупредить, — говорил Фон Ломов до странности обыденным голосом.
В твидовом кепи, в серой парке, с перевешенным через шею морским биноклем, совершенно неузнаваемый, Фон Ломов одолел оставшиеся метры разделявшего их пространства и резко остановился.
В недоуменном выжидании прошло мгновение. В следующий миг они обнялись. Когда взгляды вновь встретились, обоим стало не по себе.
— Я думал, мне померещилось… Черт знает что… — бормотал Петр. — Как ты сюда попал? Каким ветром тебя занесло?!
С задумчивым выражением на лице, цепким взглядом холодных глаз что-то оценивая, Фон Ломов молча покачивал головой:
— Лучше не спрашивай.
— Я не могу не спрашивать, — усмехнулся Петр.
— Ты прав… Я готов отвечать на любые вопросы… — По постаревшему и похудевшему лицу Фон Ломова прометнулась знакомая тень самоиронии.
Петр сделал упреждающий жест, хотел что-то добавить, но почему-то молчал.
— Нагулялся же я по этому серпантину! С семи утра за рулем. Остановился спросить дорогу, но попал на чокнутого. Послал меня дурень к туннелю… аж к итальянской границе, и я проехал на тридцать километров дальше… — Фон Ломов улыбался, чувствуя, что каждым своим словом приводит Петра лишь в еще большее изумление. — Да ты загорел! Давно здесь прохлаждаешься?
В вопрос закралась не то неловкость, не то фальшь. Возможно ли было предположить, что, приехав в Альпы, Фон Ломов не знал, сколько времени Петр уже находится в горах? Не зная, как ответить, Петр помедлил и глазами показал на бинокль:
— Далековато ты собрался меня разыскивать.
— Да, по правде говоря, я действительно был удивлен, куда тебя занесло, — признался Фон Ломов. — Какая-то ферма… Адрес немыслимый.
— Ты из Парижа?
— Ездил по делам в Женеву… Глупо было не заехать, ведь рядом… Утром проснулся, взял машину напрокат и поехал. Сколько здесь — километров семьдесят?
Петр изучал своего гостя рассеянным взглядом.
— А что в Женеве случилось?
— Ничего особенного. Я ведь в Москве… Работаю с русскими… Иногда я им нужнее здесь, в Европе, чем там, — расплывчато объяснил Фон Ломов, уставив на Петра внимательный взгляд.
— Что же, всё понятно… Да что мы стоим как истуканы? Идем же! Я вон там — в нижней половине обосновался.
Петр направился к террасе. Фон Ломов последовал за ним. Они вошли на террасу и у входа в квартиру, который был прегражден вынесенным на улицу столиком с неубранной чайной посудой, остановились, вопросительно глядя друг на друга.
Прикрыв глаза от солнца, Фон Ломов устремил взгляд в сторону Монблана, контуры которого растворялись в ослепительной белизне яркого солнечного дня.
— Невероятная картина! Теперь понимаю… На какой же мы высоте?
— Не так высоко, как кажется. Около тысячи метров.
— Снимаешь? Дорого?
— Аренда?.. Нет, недорого.