1984

И все же Уинстон еще несколько секунд ничего не говорил. Он вдруг почувствовал непреодолимую усталость. Неяркий, но безумный огонек исступления вновь возник в глазах О’Брайена. Уинстон знал наперед, что именно тот скажет. Что власть нужна Партии не для достижения собственных целей, а лишь для блага большинства. Что Партия нуждается во власти, потому что в массе своей люди – слабые, трусливые создания, неспособные выдержать испытание свободой или посмотреть в глаза правде, и потому надо, чтобы ими правили и систематически их обманывали те, кто сильнее. Что перед человечеством стоит выбор между свободой и счастьем и для большинства людей счастье лучше. Что Партия – вечный заступник слабых, бескорыстный орден, творящий зло ради грядущего блага, жертвующий собственным счастьем ради чужого. И вот что страшно, думал Уинстон, страшно, что, говоря это, О’Брайен будет сам себе верить. У него это на лице написано.

О’Брайен знает все. Знает в тысячу раз лучше Уинстона, как на самом деле устроен мир, к какому дикому состоянию скатилось великое множество людей и какой ложью, каким варварством Партия удерживает их в этом состоянии. Он все понял, все взвесил – и не поколебался: ведь цель оправдывает любые средства. Что я могу, думал Уинстон, против безумца, который умнее меня, который честно рассматривает мои доводы и все равно упорствует в своем безумии?

– Вы правите нами ради нашего же блага, – сказал он слабым голосом. – Вы считаете, что люди неспособны управлять собой, и поэтому…

Он дернулся и чуть не вскрикнул. Его тело скрутила болезненная судорога. О’Брайен тронул рычажок, стрелка подползла к тридцати пяти.

– Глупо, Уинстон, глупо! – сказал он. – Думать надо, прежде чем такое говорить.

Он передвинул рычажок назад и продолжал:

– Отвечу на свой вопрос сам. Ответ такой. Партия ищет власти ради самой власти. Нас не интересует общее благо; нас интересует исключительно власть. Не богатство, не роскошь, не долголетие, не счастье – только власть, чистая власть. Что такое чистая власть, ты скоро поймешь. Наше отличие от всех олигархий прошлого – мы знаем, что делаем. Все прочие, даже похожие на нас, были трусы и лицемеры. Германские нацисты и русские коммунисты приближались к нам по методам, но не осмеливались признаться, что ими движет. Они притворялись, а может быть, даже верили, что захватили власть, вовсе не желая этого и лишь на время, и уже не за горами рай, в котором люди станут свободными и равными. Мы не такие. Мы знаем, что никто и никогда не берет власть с тем, чтобы потом ее уступить. Власть не средство, а цель. Не диктатуру устанавливают, чтобы защитить революцию, а революцию совершают, чтобы установить диктатуру. Смысл репрессий – в репрессиях. Смысл пыток – в пытках. Смысл власти – во власти. Теперь лучше понимаешь, о чем я?

Уинстона не переставала поражать печать утомления на лице О’Брайена. Оно оставалось сильным, мясистым, брутальным, полным ума и сдерживаемой страсти, перед которой Уинстон пасовал, – но выглядело усталым. Под глазами мешки, кожа на скулах обвисла. О’Брайен наклонился над Уинстоном, нарочно приближая к нему это изнуренное лицо.

– Ты думаешь, – сказал он, – что лицо у меня старческое и усталое. Ты думаешь, что я говорю о власти, а сам не в силах предотвратить даже распад моего собственного тела. Разве ты не понимаешь, Уинстон, что личность – всего лишь клетка? Когда клетка устает, она подпитывает энергией весь организм. И разве умираешь, обрезав ногти?

Он отвернулся от койки и снова заходил по комнате, сунув одну руку в карман.

– Мы жрецы власти, – сказал он. – Бог – это власть. Но сейчас для тебя «власть» – всего лишь слово. Пора дать тебе представление о том, что оно значит. Первое, что ты должен понять, – власть всегда коллективная. Личность обладает властью лишь настолько, насколько перестает быть личностью. Ты же знаешь партийный лозунг: «Свобода есть рабство». Тебе никогда не приходило в голову, что его можно и перевернуть? Рабство есть свобода. Человек, когда он один, то есть свободен, всегда терпит поражение. Иначе быть не может, потому что каждый человек обречен умереть, а это главное из всех поражений. Но если он способен целиком и полностью подчинить себя, отказаться от своей индивидуальности, если он способен слиться с Партией так, что он сам станет Партией, – вот тогда он всесилен и бессмертен. Второе, что ты должен понять, – власть есть власть над людьми. Над их телом, но в первую очередь над их разумом. Власть над материей – над объективной реальностью, говоря твоими словами, – не важна. Мы и так полностью контролируем материальный мир.

На мгновение Уинстон перестал думать о циферблате. Он собрал все силы, чтобы сесть, но его лишь скрутило от боли.

– Да как же вы можете контролировать материальный мир? – выкрикнул он. – Вы даже не контролируете климат или земное притяжение. А как же болезни, боль, смерть…

О’Брайен жестом остановил его.