Адольф

Умъ Элеоноры былъ обыкновенный, но понятія врны, а выраженія, всегда простыя, были иногда разительны по благородству и возвышенности чувствъ ея. Она имла много предразсудковъ, но вс предразсудки ея были въ противоположности съ ея личною пользою. Она придавала большую цну безпорочности поведенія, именно потому, что ея поведеніе не было безпорочно по правиламъ общепринятымъ. Она была очень предана религіи, потому что религія строго осуждала ея родъ жизни. Она неуклонно отражала въ разговорахъ все, что для другихъ женщинъ могло бы вязаться шутками невинными, боясь всегда, чтобы положеніе ея не подало кому нибудь права дозволить себ при ней шутки неумстныя. Она желала бы принимать къ себ только мущинъ почетныхъ и нравовъ безпорочныхъ: потому что женщины, въ которымъ она страшилась быть причисленною, составляютъ себ, по обыкновенію, общество смшанное, и, ршившись на утрату уваженія, ищутъ одной забавы въ сношеніяхъ общежитія. Элеонора, однимъ словомъ, была въ борьб постоянной съ участью своею. Она каждымъ своимъ дйствіемъ, каждымъ своимъ словомъ противорчила, такъ сказать, разряду, къ которому была прочтена, и чувствуя, что дйствительность сильне ея, что стараніями своими не перемнитъ ни въ чемъ положенія своего, она была очень несчастлива. Она воспитывала съ чрезмрною строгостью двоихъ дтей, прижитыхъ ею съ графомъ П… Можно было подумать, что иногда тайное, мятежное чувство сливалось съ привязанностью боле страстною, нежели нжною, которую она имъ оказывала, и что отъ такого противоборства они бывали ей нкоторымъ образомъ въ тягость. Когда съ добрымъ намреніемъ говорили ей, что дти ея ростутъ, замчали дарованія, въ нихъ показывающіяся, угадывали успхи, ихъ ожидающіе, она блднла отъ мысли, что со временемъ должна будетъ объявить имъ тайну ихъ происхожденія. Но малйшая опасность, часъ разлуки обращали ее въ нимъ съ безпокойствіемъ, выказывавшемъ родъ угрызенія и желаніе доставить имъ своими ласками счастіе, котораго сама она въ нихъ не находила. Сія противоположность между чувствами ея и мстомъ, занимаемымъ ею въ свт, дала большую неровность ея нраву и обхожденію. Часто она бывала задумчива и молчалива; иногда говорила съ стремительностью. Постоянно одержимая мыслью отдльною, она и посреди разговора общаго не оставалась никогда совершенно покойною, но именно потому во всемъ обращеніи ея было что-то неукротимое и неожиданное, и это придавало ей увлекательность, можетъ быть, ей несродную. Странность ея положенія замнила въ ней новизну мыслей. На нее смотрли съ участіемъ и съ любопытствомъ, какъ на прекрасную грозу.

Явившаяся моимъ взорамъ въ минуту, когда сердце мое требовало любви, а чувство суетное успховъ, Элеонора показалась мн достойною моихъ искусительныхъ усилій. Она сама нашла удовольствіе въ обществ человка, непохожаго на тхъ, которыхъ она досел видла. Кругъ ея былъ составленъ изъ нсколькихъ друзей и родственниковъ любовника ея и женъ ихъ, которые изъ трусливаго угожденія графу П… согласились познакомиться съ его любовницею. Мужья были равно лишены и чувствъ и мыслей. Жены отличались отъ нихъ посредственностью боле безпокойною и торопливою, потому что не имли, подобно мужьямъ, этого спокойствія ума, пріобртаемаго занятіемъ и дловою правильностью. Нкоторая утонченность въ шуткахъ, разнообразіе въ разговорахъ, соединеніе мечтательности и веселости, унынія и живаго участія, восторженности и насмшливости, удивили и привлекли Элеонору. Она говорила на многихъ языкахъ, хотя и несовершенно, но всегда съ движеніемъ, часто съ прелестью. Мысли, казалось, пробивались сквозь препятствія и выходили изъ сей борьбы съ новою пріятностію, простотою и свжестью, потому что чужеземныя нарчія молодятъ мысли и освобождаютъ ихъ отъ оборотовъ, придающихъ имъ поочередно нчто пошлое и вынужденное. Мы читали вмст Англійскихъ поэтовъ, ходили вмст прогуливаться. Часто бывалъ я у нея по утрамъ и къ ней же возвращался вечеромъ, бесдовалъ съ него о тысяч предметовъ.

Я предполагалъ обойти наблюдателемъ холоднымъ и безпристрастнымъ весь очеркъ характера и ума ея; но мн казалось, что каждое слово ея было облечено невыразимою прелестью. Намреніе ей понравиться влагало въ жизнь мою новое побужденіе, одушевляло мое существованіе необычайнымъ образомъ. Я приписывалъ прелести ея сіе дйствіе почти волшебное: я полне насладился бы онымъ безъ обязательства, связавшаго меня передъ моимъ самолюбіемъ. Сіе самолюбіе было третьимъ между Элеонорою и мною; я почиталъ себя какъ бы вынужденнымъ идти скоре къ цли, себ предположенной и потому не предавался безъ оглядки впечатлніямъ своимъ. Я былъ въ нетерпніи объясниться. Ибо казалось мн, что для успха стоило только мн открыться. Я не думалъ, что люблю Элеонору, но уже не могъ бы отказаться отъ мысли ей нравиться. Она меня занимала безпрестанно: я соображалъ тысячи намреній; вымышлялъ тысячи средствъ въ побд съ этимъ неопытнымъ самонадяніемъ, которое уврено въ успх потому, что ничего не испытало.