Amor legendi, или Чудо русской литературы

Между Марксом и Шопенгауэром существуют принципиальные различия, основанные на различном понимании философии и истории. Шопенгауэр полностью остается на позициях созерцательности и приходит к заключению, что «философия не может ничего более, кроме как толковать и объяснять существующее»[440]; Маркс же акцентирует действие и изменение, говоря, что «философы только по-разному интерпретировали мир, а нужно его изменить»[441]. Такие же непримиримые противоречия существуют и в понимании истории. В отличие от Маркса Шопенгауэр отрицает, что историческое развитие поддается прогнозу. В Мировой Воле он видит скорее алогичное и слепое начало, не поддающееся рациональному предсказанию[442].

Эти противоположные позиции препятствовали до сегодняшнего дня проведению философами-марксистами серьезных исследований по данной тематике. В Советском Союзе ощущался к тому же недостаток как русских переводов Шопенгауэра, так и научных редакций его трудов и монографических исследований его творчества. В связи с этим советский философ и германист Арсений Гулыга написал недавно следующее:

Я назвал имя Шопенгауэра и подумал, ведь это тоже пробел в нашей культуре, да какой! Мы не только его не знаем, не публикуем, но и оплевываем. В единственном у нас курсе истории западной философии XIX в. речь идет о «деструктивной миссии» Шопенгауэра, ничего не имевшего за душой, кроме «ядовитого остроумия и аристократического цинизма». Непонятным остается, почему увлекался Шопенгауэром Толстой? А дело в том, что Шопенгауэр – выдающийся этик. Его перу принадлежит трактат «О фундаменте морали»… По моему разумению, этот трактат надо издать у нас массовым тиражом – будет только польза[443].

В западной науке также наличествовали обстоятельства, затруднявшие разработку темы «Шопенгауэр в России». Распространение лингвистически ориентированных и формально-структуралистских методов в литературоведении, в частности в славистике, долгое время препятствовало постановке историко-философских вопросов, а также вопросов рецепции философских произведений в литературной среде и их воздействия на читателя. Соответствующие попытки критиковались как «мотивология» и «копание в источниках». Сегодня этот познавательный интерес восстановлен в правах: он проник даже в структурализм через «черный ход» исследования так называемой интертекстуальности. Продолжает мешать этому, как и прежде, то обстоятельство, что философская подготовка западногерманских славистов оставляет желать лучшего. Этот дефицит особенно ощутим, если иметь в виду, что наиболее значительные произведения русской литературы пронизаны философскими идеями. Примечательно то, что монографии о влиянии Шопенгауэра в России написаны авторами, живущими в Америке[444]. Несмотря на эти исследования, тему следует разрабатывать и дальше, так как существует много белых пятен. Еще хуже обстоит дело с другими славянскими литературами, воздействие Шопенгауэра на которые изучено лишь эпизодически[445].

Для глубокого исследования влияния Шопенгауэра на развитие русской духовной мысли необходимо наряду с прочим обратиться к решению следующих задач:

1) осуществить в России научное издание трудов Шопенгауэра;

2) сделать подборку репрезентативных свидетельств о влиянии Шопенгауэра в России (письма, дневники, воспоминания, отрывки из литературных произведений, рецензии, библиографии переводов и критической литературы и т. п.). Важным источником для этого могла бы послужить составленная Сигрид МакЛафлин библиография (в ее книге: 1984, с. 161–193, см. сноску 3). Можно было бы порекомендовать и выпущенный Гердом Хаффмансом сборник «Об Артуре Шопенгауэре»;

3) наряду с очевидной рецепцией следовало бы заняться и изучением латентного, скрытого влияния Шопенгауэра на русскую литературу, анализом произведений отдельных писателей (например, романов Тургенева и Толстого);

4) в сравнительном и контрольном плане было бы целесообразно провести параллельные исследования (Паскаля, Шиллера, Байрона, Леопарди и др. в России; влияние Библии). Сюда следует добавить также анализ мотивов и исследование в плане исторической поэтики;

5) не менее важны исследования истории понятий (долг, самоотречение, энтузиазм и т. п.). В таких стержневых понятиях заключены целые философские программы, существенным образом связанные с основными темами немецкой классики и немецкого идеализма;