Amor legendi, или Чудо русской литературы

6) необходимо также исследовать вопрос, имело ли влияние учение Шопенгауэра о лапидарном стиле и его стилистике вообще на русских авторов, в частности на Чехова;

7) при всем этом творческие достижения русских авторов, в первую очередь писателей, заслуживают высокой оценки. Литературные и философские процессы всегда представляют собой переплетение рецепции и антиципации.

Само собой разумеется, что перечень этих задач имеет характер идеального desideratum[446]. Но они продиктованы самой историей русской духовной мысли, и только если им будет уделено больше внимания, можно будет научно исследовать и «русского Шопенгауэра», и соответствующие родственные процессы влияния и рецепции в литературе.

«Поэты много лгут»: Чехов, или Любовь к маске

I. «Всякое искусство – обман» (Набоков)

«Πολλά ψεύδονται άοιδοί», говорили уже и древние греки[447]. «Поэты много лгут», а читатели многого не замечают. Потенциал притягательности литературы заключен в потаенных областях поэтики и в сфере герменевтики: тексты, возвышающиеся над уровнем плакатности, прячут свои смыслы под масками, и жертвами этих масок становятся не очень квалифицированные читатели. Но даже начитанность не спасает от непонимания. Тексты часто пребывают книгами за семью печатями, поскольку читательское восприятие фиксирует лишь их первоначальные стадии – личинки или куколки. Однако именно в этом и состоит притягательная сила текстов: в перспективе у личинки – бабочка, у бабочки же – лишь смерть.

«Плодотворное мгновение» эстетики (Винкельман, Лессинг) обеспечено лишь способностью литературы Не-Все-Сказать, живописи – Не-Все-Изобразить, скульптуры – Не-Все-Оформить, эротики – Не-Все-Показать. Высших степеней аффекта и вообще крайностей следует избегать так же, как и плоского жизнеподобия – именно поэтому так скучны прямолинейно-плакатная литература, китч, фотографически точная живопись, порнография и, возможно, даже эмблематика. Совершенно понятный текст и абсолютно объяснимая картина (если вообразить, что такое вообще существует в природе), оставляют равнодушными; долго рассматриваемое натуралистически изображенное тело вызывает разочарование. Полную наготу в ее эстетическом переживании можно уподобить термину гражданского права nude contract[448]. «Маскировка» – это условие пробуждения и поддержания интереса, поскольку намек и посул более привлекательны, чем обнажение и осуществление. Красота и красавица, подобно шиллеровскому Саисскому истукану, должны оставаться под покровом. Мерцание сквозь тонкую полупрозрачную вуаль пробуждает предчувствие и вожделение. Вожделение на стадии желания (нем. wünschen (желание) и лат. Venus (Венера) – этимологически родственные слова) – вот истинный возбудитель. А после «И познал он ее» следует post coitum omne animal triste (после соития всякое животное грустно). И если читатель разоблачит и «познает» текст in toto, то его чувство можно описать аналогией: post explanationem omnis lector tristis (после объяснения всякий читатель грустен).