220
Свт. Феолипт выражает постоянно встречающуюся в святоотеческих творениях мысль, которую митрополит Иерофей суммирует так: «Дурною является не материя сама по себе, но внутренняя постыдная похоть, пребывающие в нас страсти и приражения со стороны бесов. Подобно тому как мельничный жернов, движимый водою, “никак не может перестать вертеться”, но будет молоть все, что в него ни положат, будь то пшеница или плевелы, мысль постоянно находится в движении. От нас зависит, занять ли ее духовным размышлением или плотской работой. Поэтому если мы будем заниматься мирскими заботами и плотскими вещами, предаваясь праздным и пустым беседам, “то по роду их будут потом рождаться и помыслы, как плевелы, и давать сердцу нашему работу зловредную”.Следовательно, плохим может быть не общение с миром и самое его существование, но наше собственное расположение, наша самовластная воля»
221
См. Лк. 14, 16–24. Ср. сходное изъяснение этого места Евангелия у преп. Макария Египетского: «Ибо если пристрастие к наслаждениям и стяжание [материальных благ] мешает человеку вступить на путь духовного подвига, то он лишается и небесной радости. Господь говорит в Евангелии о приглашенных на брачный пир и отказавшихся [прийти]». И далее следует цитата из Лк. 14,18–20. См. наш перевод: Творения древних отцов-подвижников. М., 1997. С. 82.222
См. Быт. 12, 1–3; 18, 16–19. Преп. Максим, приводя различные примеры святости, заключает, что святой муж есть тот, кто, «наподобие Авраама (Быт. 12, 1–9; 22, 1-14), зрит чистым оком веры благолепие будущих благ, вняв [гласу Господа] и с ревностью покинув землю [свою], родство и дом отца [своего], то есть оставив привязанность и пристрастие к плоти, чувству и чувственным [вещам] и во время искушений и борений став выше естества, предпочитая ему Причину [этого] естества, как великий Авраам [предпочел] Бога Исааку» (Творения преподобного Максима Исповедника. Кн. II. М., 1994. С. 139).223
В данном случае подразумевается, скорее всего, Господь. Подобное обозначение Его (καθηγητής— «Учитель», «Руководитель») не раз встречается в древнецерковной письменности. Ср. на сей счет яркие слова одного русского ученого: «Начертать образ великого Учителя Господа Иисуса Христа чрезвычайно трудно, — трудно потому, что в Его учении, способе его раскрытия и сообщения нет ничего исключительного и частного. У него не было какого-либо определенного направления, по которому бы Он стоял в параллели с другими деятелями слова и учения. В Нем вы видите полноту человеческого выражения, совмещение всего, что только может носить человек — учитель. Когда судят о других обыкновенных деятелях слова, в них замечают или высоту созерцания, как преобладающую отличительную черту, или глубину мысли, или ясность и светлость суждения, или сильное воображение, или пылкое чувство, или мастерское изложение, замечают ошибки, большую или меньшую степень приближения к идеалу, в одном находят строгость учения и энергию мысли и слова, в другом мягкость любви и нежность пастырского назидания и многое другое. Здесь, в лице и деятельности божественного Учителя, полное всеобъемлющее совершенство, все достойные определения совершенства… Тут все есть, чего вы не пожелаете от учителя. Глубина мысли, высота созерцаний соединяются с самою высшею ясностию и простотою; в устах Господа Иисуса Христа великая мысль делается понятною людям малым и неученым. По-видимому, слышится неизысканная обыкновенная речь; но под покровом этой речи открывается такая высокая истина, какою не могли овладеть самые избранные умы в течение многих трудовых веков: небесное величие является в прозрачных формах, доступных для человеческого созерцания… В ветхозаветной Церкви чтились по преимуществу два великих пророка — строгий, неумолимый ревнитель славы Божией Илия и мягкий, полный нежной любви и меланхолии Иеремия. Но если мы соединим их вместе, если прибавим к их чертам черты других пророков и деятелей слова, мы не получим еще полного образа, какой составляется из богато разнообразного проявления учительской деятельности Господа и Спасителя нашего»