Атаман Устя

Такъ прошло нсколько дтъ. Когда Ванька подросъ, и ему было уже подъ двадцать лтъ — онъ зналъ, что мать — знахарка, и самъ зналъ, какія травы какъ варить и отъ какой хворости какую кому давать. Знахаремъ сдлаться умному малому было нетрудно. Вс лютыя хворости людскія его мать раздляла больше только на три разныя, которыя были: огневица, холодушка и краль. Такъ обучился распознавать быстро и Ванька, помогая матери. Онъ ясно различалъ у больного сразу, холодушка у него или огневица. Но распознать краль онъ долго не могъ, пока не замтилъ, что мать все разныя крали находитъ и лчитъ людей. Тогда Ванька, не будь глупъ, ршилъ, что всякая людская хвороба, которая не огневица и не холодушка — есть краль. Но онъ въ знахарств пошелъ дальше матери и уже длилъ краль на большую и малую, на краль въ самомъ нутр и на краль верхнюю, на всхъ частяхъ тла, на рук ли, спин, въ глазу, въ носу, въ горл… Все это была краль! Эта болзнь давала больше денегъ, больныхъ этою болзнью было видимо-невидимо и малую краль, отъ которой и лчить бы не стоило, — Ванька лчилъ даромъ и всегда вылчивалъ. Зато вылченный имъ, случалось, тутъ же заболвалъ другой хворостью и тоже лчился, но уже за деньги. Малому было 20 лтъ, когда вдругъ свалилась и заболла сама его мать… Ванька не перепугался, ибо былъ увренъ, что она сама себя вылчитъ, какъ нипочемъ. Но мать лежала и не хотла сказаться: огневица у нея, холодушка или краль… И не захотла она выпить ни единаго глотка изъ своихъ отваровъ. Черезъ дв недли женщина уже заговаривалась, лежа въ углу горницы безъ движенья, не узнавая ни сына, ни дочери. А еще черезъ недлю Ванька похоронилъ мать, и они остались вдвоемъ съ молодой сестренкой круглыми сиротами.

Ванька не запропалъ — варилъ т же травы и продавалъ… Но недолго… Надола ему его жизнь въ кривой, узкой и грязной улиц… Потянуло его погулять по свту божьему. Не мало онъ съ восьми лтъ прохалъ въ телг сотенъ верстъ и зналъ, что не одна Москва на свт. Краше она многихъ, а можетъ и всхъ городовъ, — да прискучила. Часто собирался Ванька распродать свой скарбъ и, купивъ лошадь да телгу, — двинуться, куда глаза глядятъ. Сестренка уже пятнадцати лтъ, которая Ваньк казалась не Богъ всть какой удивительной двченкой — была, въ дйствительности, красавицей.

Повадились скоро около домишки двухъ сиротъ болтаться какіе-то неказистые люди… Двое стали, за отсутствіемъ Ивана-знахаря — какъ его звали въ улиц — навдываться къ двушк и уговаривать ее бросить брата и убжать. Горы золотыя сулили они, но сестренка робла и все брату пересказывала.

Ванька не стерплъ… Въ одну темную ночь, когда къ сестр чрезъ огородъ пробирался одинъ изъ этихъ молодцовъ, Ванька наскочилъ на него, сшибъ съ ногъ, слъ верхомъ и полыснулъ его ножемъ. И не пикнулъ гость ночной. Затмъ хрипящаго взялъ онъ за ноги, отволокъ подальше отъ дома и бросилъ среди переулка. Молодецъ, однако, опасно раненый, но не убитый, — выздоровлъ и подозрвалъ Ваньку.

Заохали и въ квартал заговорили и тоже думали вс на Ваньку;- дла были не хороши. Никто уже не шатался около нихъ и не смущалъ сестренку; но сосди все судили, что Ваньку посадятъ въ острогъ.

Наконецъ, однажды черезъ мсяцъ явился къ Ваньк баринъ, ласково заговорилъ, потомъ угостилъ, потомъ денегъ далъ рубля съ три… А придя еще раза два и посидвъ въ горниц Ваньки — однажды, подъ вечеръ, прямо бухнулъ:

— Продай мн сестренку!

Ванька глаза вытаращилъ! Но не долго. Еще и ночь не совсмъ пришла на дворъ, какъ Ванька понялъ вс рчи, которыя держалъ этотъ баринъ. Преумно сказывалъ онъ, а Ванька слушалъ и почти облизывался отъ удовольствія.

Надо было выбирать — уступить сестренку или садиться въ острогъ по обвиненію въ душегубств.

Представлялось ему сразу получить почти столько, сколько онъ съ трудомъ въ годъ зарабатывалъ отварами да настойками.

А за что? Ни за что! здорово живешь.

Представлялось въ противномъ случа итти въ Сибирь!.. Баринъ предлагалъ пятьдесятъ серебряныхъ рублей за то, чтобы онъ не мшался и не путался… Сидлъ бы, зная свой шестокъ. А худого отъ этого его сестренк ничего не будетъ. Однутъ, одарятъ, осчастливятъ на вс лады… А если хочешь, молодецъ, то пожалуй ее и совсмъ увезутъ и кормить ему ее зря не придется…

Ванька согласился, но предпочелъ, оставивъ сестренку, — самъ обзавестись телгой, конемъ и двинуться изъ Москвы — куда глаза глядятъ. И погулять охота, да и отъ острога столичнаго подальше — будто надежне.

Пятьдесятъ рублей были отсчитаны. Братъ съ сестрой поцловались и разстались, погоревали оба первые два дня, она даже часокъ поплакала по брат. Но что-жь длать?… Не такъ живи, какъ хочется!..

Ванька чрезъ три дня былъ уже далеко отъ Москвы и съ тхъ поръ въ ней не бывалъ. Что сталось съ сестренкой, жива ли она, богата ли, нищая ли, или того хуже-отъ горе какое мыкаетъ на свт — онъ не знаетъ теперь.