Атаман Устя

— Ребята! Пушка деревянная! крикнулъ вн себя Орликъ. — Вали! Небось! Скоморохи! На сломъ! На сломъ!

Лодки Орлика были уже близко къ самой блян и приходилось сейчасъ цпляться за судно и лзть на мостъ; но весь народъ навалилъ на передокъ судна, а его было вдвое боле, чмъ у Орлика.

Въ это же мгновеніе залпъ изъ ружей раздался сзади за бляной. Крики ужаса и перепуга отчаянно огласили бляну. Оборонявшіеся, очевидно отъ страха, вс глаза просмотрли на однихъ ребятъ Орлика; никто не слыхалъ и не замтилъ какъ сзади нагналъ бляну другой отрядъ лодокъ, гд были самые лихіе молодцы и хорошіе стрлки… Народъ заметался на блян, будто не зная, что оборонять: корму или носъ съ расщепленной пушкой.

Бабьи гололоса уже явственно заголосили на мосту.

— Ряженые! бабы ряженыя молодцами! крикнулъ съ хохотомъ Орликъ. — Цпляйся! Вали на скомороховъ!.. Ползай, ребята, за невстами…

Чрезъ полминуты судно было окружено лодками со всхъ сторонъ. Нападавшіе и оборонявшіеся сцпились въ рукопашную. Застучали и замелькали топоры, ножи и дубье… Дв лодки опрокинулись опять, но молодцы не уплывали, а держались на вод, цпляясь за что попало…

— Наша взяла!.. Шинкуй капусту! раздался гнусливый крикъ надъ всми головами.

Каторжникъ Малина появился на помост бляны у руля и могуче размашисто крошилъ топоромъ вокругъ себя… Двое-трое упали съ воплемъ, и человкъ десять шарахнулись отъ звря… За Малиной влзъ на бляну Ванька Черный, а рядомъ съ нимъ лихо вскочилъ самъ Устя и тотчасъ выпалилъ въ упоръ по батракамъ изъ своего мушкетона. Какъ горохъ посыпала по блян его рубленая свинчатка, переранивъ сразу человкъ пять.

Дикіе вопли и крики огласили окрестность, и вдругъ середи общей сумятицы послышался сильный трескъ. Никмъ не управляемое судно уткнулось въ островъ, заскрипло по швамъ и накренилось на бокъ. Бляна застряла…

Молодцы Орлика и Усти съ двухъ сторонъ ползли на судно, но пока нкоторые батраки купца храбро защищались, отбиваясь топорами, вилами и чмъ попало, а самъ купецъ съ приказчикомъ палили изъ ружей, боле дюжины другихъ бросалось съ судна въ воду, спасаясь на острова. Но въ эту минуту прицлившійся къ борту Орликъ вдругъ вскрикнулъ и свалился назадъ въ лодку; живо поднялся онъ на ноги, но почуялъ жгучую боль въ плеч; онъ былъ раненъ въ общей свалк шальной пулей — спасибо не въ лобъ, быть бы убиту! утшалъ себя эсаулъ.

Посл недолгой свалки, гд пуще всхъ орудовалъ, ревелъ, какъ зврь, и крошилъ все топоромъ Малина, — бляна была взята.

Человкъ десятокъ раненыхъ на-смерть валялось на окровавленномъ помост; часть батраковъ сбилась пугливо въ кучку и молила уже о пощад, часть убжала и попряталась въ трюмъ, а остальные, побросавшись съ судна, расплывались и барахтались кругомъ въ вод. Кто уплывалъ, а кто, вскрикивая, купался и тонулъ.

— Вяжи! раздалась команда Орлика.

— Стой, Малина, буде! Стой! кричалъ Устя, ухвативъ разсвирпвшаго каторжника за воротъ. Сибирный налзалъ на кучку парней, молившую о пощад, и уже разрубилъ еще двухъ человкъ безъ надобности.

Чрезъ четверть часа на блян стало почти тихо.

Купецъ съ дюжиной своихъ батраковъ молча сидли въ куч на мосту, вс связанные по рукамъ и ногамъ.

Недалеко ухалъ по низовью купецъ!

Хитрое колно, что надумалъ Душкинъ, не удалось. Сильно оробли сначала молодцы-устинцы, когда увидли, что надо лзть на сломъ къ блян, на которой куча народу, да чуть не вс при ружьяхъ, да къ тому еще и огромная «гаубица» пушка торчитъ и блеститъ на носу.

Не застрли Орликъ перваго труса калмыка, что бросился изъ лодки на-утекъ отъ битвы, да не будь въ отряд Усти отчаяннаго Малины, пожалуй бы и прохалъ купепъ невредимо. Но каторжникъ ползъ, какъ голодный волкъ, первый прицпился къ блян изъ лодки и, порубивъ ближайшихъ у борта, махнулъ на мостъ, очищая топоромъ безопасный путь для другихъ молодцовъ. Лзть на сломъ — пустое дло, когда есть одинъ либо два отчаянныхъ молодца, что шагаютъ первыми.

А затя купца была хоть и смшная, а не глупая. На блян оказалась куча бабъ и двокъ, ряженыхъ мужиками. А ружей нашлось всего пять, остальныя были деревянныя, размалеванныя… только для виду, да для острастки. Оттого и палили съ бляны меньше, чмъ съ лодокъ. Не мало дивился тогда, а теперь хохоталъ Орликъ той оказіи, что ружей видать было въ рукахъ безбородыхъ батраковъ купца множество, а пальба только отъ переднихъ, а остальные, знай, только машутъ ружьями да ревутъ на вс лады, чуть не позвриному. А пушка «гаубица» недаромъ промолчала все время, только страшно поглядывая на устинцевъ съ носа бляны. Она и вовсе оказалась картонная, оловянной бумагой оклеенная. Десять рублей отдалъ за нее затйникъ-купецъ и великую надежду на нее возлагалъ.

Да и былъ бы правъ, если бы не отчаянные молодцы-разбойники, что ползли на кажущуюся врную смерть.

Вотъ отъ этихъ-то ряженыхъ бабъ, деревянныхъ ружей и картонной гаубицы-пушки и смялась вся Казань, провожая Душкина въ путь.