Батийна

Вначале темир-комуз взял звуки широкого диапазона: багг-багг-багг, потом неожиданно ручейком полилась хорошо знакомая мелодия, украшенная частыми переборами дрожащего оттенка. Алтыпай вся вытянулась, устремленная вдаль за своей мелодией, и черно-жгучие глаза музыкантши чуть сузились. Правый указательный палец все чаще и чаще стал касаться пестика, он вибрировал, стонал, рождая звучную, трепетную песню. Темир-комуз плакал, смеялся и свистел на разные голоса и уносил на своих звуках мысли и чувства слушателей неведомо куда. Шея Алтынай от легкой натуги подрагивала, широкие рукава скатились к локтям.

Исполнительница перемежала дыхание, то усиливая, то понижая опорные звуки, которые через круглое отверстие юрты летели в мир безмолвия. Белые кисти ее рук напоминали только что очищенную от коры ветку молодой ивы, они были прелестны, музыкальные руки Алтынай.

В юрте стояла тишина, будто никого здесь, кроме одухотворенной женщины и ее звонкого, говорливого инструмента, и не было. А темир-комуз ее то заливался соловьем в полночный час, то бил перепелом в овсах, то звенел трелями жаворонка ранним весенним утром. И все слушали, затаив дыхание, и видели только одно: чудесницу с неуловимо быстрыми пальцами у розовых тонких губ.

О, бог свидетель, такого веселья, вероятно, не было в этом апле очень, очень давно. Участившиеся распри между родами, ранневесенний падеж животных — не до веселья было. Люди, подавленные горем и печалью, слушая мелодии Алтынай, будто рождались заново, перенесенные в волнующий мир музыки.

Аксакалы, пожилые и почтенные женщины разместились в юрте. Джигиты, ребята, девушки, молодухи оставались снаружи.

Каждая женщина горестной судьбы слушала Алтынай с упоением.

Батийна была растрогана. «Вон какие у нас бывают женщины!.. Интересно, а какой муж у Алтынай? Конечно, хороший. Будь это недалекий, грубый человек, разве мастерство Алтынай дошло бы до людей? Оно мгновенно погасло бы, все равно что кучка золы от сухой полыни, и ветер бесследно развеял бы пепел».

А замарашка Канымбюбю, затерялась среди женщин, будто тень тоненькой веточки на закатном солнце.

Конечно, заявился сюда и Тилеп. Одну Канымбюбю он ни за что не отпустил бы. Он давно внушил девочке: «Чтобы ноги твоей не было у блудливой невестки Кыдырбая. Дома сиди! Не то я научу тебя, как ходить к распутницам!»

Проникновенные, западающие в душу переливы темир-комуза заставили женщин глубоко задуматься, покачиваться и вздыхать, иные смахивали невольно набежавшие слезы.

— Вот это женщина! Соловей!

— Дай бог ей всяческих благ!

— Пусть сбудутся твои мечты, милая. Спасибо, что заглянула к нам…

На другой день люди не отпускали Алтынай в путь. «Пусть ваши кони хорошенько отдохнут. Погостите еще у нас, не обижайте», — просили они. И упросили поиграть на темир-комузе. А на третий день послушать ее мелодии собралось еще больше людей.

Будь Батийна свободным человеком, она непременно оседлала бы лучшего коня и пустилась бы проводить Алтынай. Увы, это было не в ее воле.

Прощаясь с Алтынай, Батийна сказала:

— Дорогая эжеке, я очень рада, что увидела вас, послушала вашу замечательную игру. Земля не без женщин, которые могут свободно ездить…

Алтынай участливо посмотрела на Батийну.

— Что с вами, сестрица?

Батийна тихо вздохнула:

— Тесно мне на земле, эже. И не вольна я рассказывать о себе. Прошу только об одном одолжении…

Алтынай вопросительно посмотрела на Батийну и, не перебивая, стала слушать.

— Милая эже, только что вы видели девочку в белом платке. Это Канымбюбю. Еще молоко матери не обсохло у нее на губах, а ее уже отдали замуж за человека много старше. Скряга он. Издевается над ней. Грозит. Ревнует. Девочку совсем застращал. Она вечно в слезах. Мне очень жаль бедняжку, я готова в огонь и в воду, лишь бы ее освободить от этого скряги Тилепа. Но мне не под силу, милая сестра. А сиротка не знает, на кого бы она могла опереться. Слышала я, у вас живет один ее родственник. Зовут Найманбай, он, говорят, знатного происхождения. Если бы он приехал сюда, наверное, смог бы освободить Канымбюбю. Увидев вас, я подумала: вот кто сможет помочь бедняжке. Доверяю вам эту тайну и надеюсь. Навестите, пожалуйста, Найманбая, передайте ему привет от сиротки Канымбюбю, скажите, что племянница ждет не дождется его. Хорошо, если он узнает, как можно развести ее по законам шариата. Ради бога, сделайте это, и мы не забудем вас ни на этом, ни на том свете.

— Я знаю одного Найманбая. Если это её дядя, я ему всё передам. Действительно, он уважаемый человек.

И Алтынай отправилась в путь.

Искра надежды погасла

Батийна и Канымбюбю всю зиму не отрывали взора от тропки, уходящей через ближайшие холмы, и не теряли надежды, что и к ним придет радость. Да, надежда — это не ветка таволги, которую можно смахнуть одним движением острого, как бритва, топора. Надежда — невидимая и бесконечная нить человеческого сердца.

— О боже, — говорила Батийна, глядя вдаль, — вот бы показались всадники… И среди них твой дядя, Канымбюбю, а? Вот радость!