Батийна

— Ой, что вы, эже… Конечно! Но я боюсь, что дядя Найманбай не приедет. Сколько же дней мы поглядываем на тропку, а его все нет и нет. А удастся ли ему освободить меня?

В Кокуреке, где жила Алтынай, нынче выпала суровая зима — снегом завалило лучшие пастбища, ложбины, впадины. Даже горные козлы и косули и те остались без подножного корма, спустились к людям, а некоторые до того осмелели, что шли прямо в загоны для скота.

По слухам, зима нынче за темп высокими горами выдалась немилосердная. Обычно слухи обогащались фантазией рассказчиков и иногда превращались в небылицы. Все зависело от рассказчика: любит ли он говорить то, что видел и слышал, или не прочь приврать. Возможно, зима в Кокуреке и в самом деле суровая. И дядя Найманбай не осмелился пуститься в такую коловерть. А что, если Алтынай забыла передать ему просьбу Батийны? Как бы там ни было, женщины не теряли надежды и с нетерпением поглядывали на тропку.

Как хищный гриф медленно взлетает с места, где он вдоволь попировал над падалью, так неторопливо отступала зима все выше в горы, к вечным ледникам.

В низинах звонче зажурчали ручьи, набухла земля, лопаясь на солнцепеке под мелкими зелеными брызгами травы.

Из нор, щелей и трещин стали осторожно выползать еле живые змеи, ящерицы, жуки.

В голубизне неба живыми трепещущими камешками повисли звонкие жаворонки.

С зимовий за солнцем и теплом тронулись первые аилы кочевников. Замаячили юрты серыми и белыми цветами по зеленому ковру у самых склонов, где трава растет быстрее. Козлята и ягнята, счастливые от тепла и солнца, росли на глазах, резвясь возле своих матерей.

Малые ребята, повыше закатав белые штаны и задрав рубашки, с чашками в руках бегали из юрты в юрту, довольные сытостью и свободой. Все, что засиделось, залежалось, застоялось, ожило и запестрело, рванулось единым потоком навстречу весне.

Аил Кыдырбая и аил Тазабека, куда входила и юрта Тилепа, заняли обширную ложбину, чтобы вместе провести первые еще неустойчивые весенние дни. Аилы стояли близко друг от друга: крикнешь в одном, тут же аукнется в соседнем. Как говорится, между ними впору устраивать скачки жеребят.

Скоро, скоро аилы размежуются: каждый отправит скот на свои летние угодья, на джайлоо. Если до этого времени дядя Капымбюбю не приедет, девочка окажется в полном одиночестве. Батийна уедет со своим стойбищем, и не с кем бедняжке будет поделиться горем. Батийна, боясь, как бы Канымбюбю не натворила что-нибудь над собой, отвлекала, как могла, ее от дурных мыслей:

— Каныш, твой дядя обязательно приедет, и ты избавишься от сатаны Тилепа. Если есть рай на том свете, о котором любят разглагольствовать муллы, то мы с тобой непременно туда попадем. Все грехи наши," наверное, давно уже смыты плетками наших мужей. Что бы там ни было, надо ждать. Говорят ведь аксакалы, что живой человек непременно когда-нибудь попробует пищу из золотой чашки…

В один из дней, когда аилы готовились в дальний путь к большим летовьям, в сумерках нагрянул Наймаибай и с пим пятеро почтенных аксакалов. Усталые, они спешились около юрты Тазабека.

Всякий, кто приезжает в аил по спорным делам, как сейчас Найманбай, обязательно бросит повод у юрты главного старейшины рода. Не мудрено, что Найманбай остановил своего коня около юрты Тазабека, покровителя Тилепа.

Но аплам быстрее нули облетела весть:

— Приехал какой-то Найманбай. Говорят, он дядя сиротки, которую взял себе в жены Тилеп.

— Э-э, этот дядя приехал, видимо, не зря. Он сведет еще счеты с вредным Тилепом. Ведь скряга, считай, силой взял себе в жены беззащитную девочку.

— Так ему и надо! Какая она ему пара!..

— А что скажет, интересно, Тазабек? Он тоже человек беспощадный. С ним нелегко справиться. Когда он рассвирепеет, то не посмотрит и на дядю Найманбая.

Об этом Тазабеке вот что рассказывали люди.

Однажды, нахлебавшись до отвалу кумыса, он вызвал к себе, потехи ради, муллу Тагая и, моргая по-кошачьи узенькими глазами, спросил:

— Тебя, мулла в белой феске, принято считать проповедником божьего слова. Коль это правда, шепни-ка мне на ухо: разрешает ли аллах и наш шариат взять в жены девочку-подростка? Ну, шепни!.. Я слушаю тебя.

— Раньше, чем девочке исполнится двенадцать, ее по закону нельзя выдавать замуж, батыр Тазабек, — кротко пояснил мулла в белой феске.

Тазабек не на шутку разозлился:

— Э-э, мулла, хоть ты Коран не выпускаешь из рук и затвердил свои молитвы, в делах божественных ничего не смыслишь. Разве ты не слышал, сам пророк Магомет женился на девятилетней девочке. Сам пророк! А я вот хочу на восьмилетней жениться. И никто мне не запретит!

— Это, разумеется, ваше дело, батыр, — благодушно сказал Тагай.

— Если мое, тогда вот что! — И Тазабек кликнул своих джигитов. — Этот мулла не знает своих обязанностей. Посадите его задом наперед на коня и отправьте восвояси. Пусть получше изучит Коран и глубже познает шариат. А то он научился одному — взимать подати за поминальное. Ему, видите ли, даже неизвестно, что пророк женился на девятилетней. Ишь ты хитрец!