Батийна

— Где тебя, потаскуха, дьявол носит допоздна?

Стало нестерпимо больно, сердце облилось кровью, но Батийна сказала:

— Ты можешь меня зарезать, несчастный кривой. Я успокоилась, увидев его дух. Режь меня!

Не выказывая своего волнения, Батийна, как обычно, сварила ужин для свекрови и свекра, накормила их, постлала постель, сгребла красные угли овечьего кизяка и, чтобы они не погасли до утра, присыпала золой. Потом вышла на улицу и затянула кошмой дымовое отверстие юрты. Все уже непробудно спали, а Батийна и не думала ложиться. Давно уснул Абдырахман, — наверно, подумал, что жена сторожит овчарню.

Тем временем Батийна вывела из стойла быстроногую гнедую кобылку, поспешно оседлала ее, облачилась в загодя припасенную одежду табунщика (свою аккуратно сложила в переметную суму — куржун — и подвесила к луке седла). Застоявшаяся лошадь сразу же наддала ходу и понесла Батийну. А она тряслась в седле и шептала:

— Господи, если ты создал меня, свою рабу, то открой предо мной ясный путь. Дай мне увидеть любимого. Помоги его найти, ведь он зовет меня…

Даже искушенный всадник, проезжая по горной тропе, с первого раза едва ли запомнит все ее извилистые сплетения, повороты, зигзаги. А женщинам, которые ездят меньше мужчин, тем более трудно удержать в памяти бесконечные изгибы на горных дорогах.

Таинственные, суровые горы окружали Батиину; темнеющие пасти ущелий, низкое тяжелое небо и — безлюдье. Еще в детстве она не раз слышала, греясь у костра, историю обездоленной женщины, бежавшей от бесчестного мужа. Ехала она темной-претемной ночью, на неё лапали голодные волки и съели.

Батийна живо представила себя на месте той беглянки и стала прислушиваться к мельчайшим звукам и шорохам, то и дело придерживая гнедую. Страх страхом, но мечта и надежда гнали ее все вперед. Гнедая кобылка постепенно сдавала. Направляя ее то в ложбину, то понукая на подъем, Батийна думала:

«Кажется, еще тогда мы ехали по этой дороге. Не должна я заблудиться… Ночь длинная. Они хватятся только утром. Еще до утра я махну далеко…»

Беглянка рвалась вперед и совершенно ле задумывалась, что голодная лошадь долго не выдержит.

Сперва гнедая бежала резвой рысцой. Но вот ее бег спал, и она пошла размеренным шагом. Вершины гор, хребты стали двигаться медленнее, словно плыли на огромных крыльях земли. Горы зияли пропастями ущелий. Где-то, похоже, выл отощавший волк, эхо унесло его вопль далеко за мрачные скалы. Впереди замаячило что-то серое. «Будь что будет. Чем мучиться заживо, пусть лучше волки сожрут», — подумала Батийна и, шумно понукая гнедую, двинулась вперед. Но нет, оказалось, это трепещущий на ветру куст.

На рассвете беглянка вброд преодолела почти замерзшую речку Тёлёк. На другом берегу неожиданно повстречался белобородый старик на крупном сером коне. Батийна, одетая под табунщика, показалась ему, вероятно, ничем не примечательным путником. Она первая приветствовала старика, чтоб избежать лишних подозрений.

— Ассалом алейкум, отец!

Старец из-под густых бровей окинул ее цепким взглядом и, ответив на приветствие, как бы недоверчиво спросил:

— Сынок, откуда ты в такую рань держишь путь?

— Вчера скончался божий наставник Шамен-ажы, отец. Я еду гонцом в Джумгал, чтобы передать эту скорбную весть его сватьям.

Лукавые глаза старика, кажется, заметили, что кобыла ковыляет.

— Эх, сынок, — сказал он, — хорошо, что ты едешь гонцом. Но у твоего конька слишком усталый вид. Твое следовало бы его немножко подкормить. Иначе он не довезет тебя до цели.

Старик проехал мимо. Но его слова насторожили Батийну: второпях собираясь в путь, она совершенно упустила из виду, что кобылке недолго и проголодаться. «Вдруг в самом деле она пристанет с голодухи? Рухнет бездыханно на землю? Меня тогда догонят, и я пропала. Беглянок, говорят, не оставляют в живых».

Вскоре кобыла уже едва передвигала ногами и качалась из стороны в сторону. Вот-вот упадет. Дорога стала сокращаться очень медленно. А случится подъем, лошадь, пожалуй, совсем станет. Батийна спешилась, освободила удила и подвела кобылку к жиденьким верхушкам травы, торчащей из-под снега. «Как же это я, растяпа, забыла прихватить овсеца. Сам дьявол, что ли, попутал мои мысли. Не будет мне спасения!» Беглянка взнуздала мухортенькую кобылку и — в седло. Не успела проехать и десяти шагов, как сзади послышалось:

— Эй, позорница, а ну-ка остановись!

Оглянувшись, Батийна по-детски залилась слезами. К ней приближались три здоровенных всадника. Один из них — свекор Адыке. Он угрожающе рявкнул, обращаясь к провожатым джигитам:

— Держите ее, стерву. Снимите с нее три шкуры. Вы только подумайте, от кого хотела бежать эта дочь нечестивого голодранца! Покажите ей, как у нас расплачиваются за побег!

Батийна знала, что следует за побег женщине от нареченного мужа.