Батийна

— О люди! Прекратите распри! Не сейте смуту и страх. Асантай! Ты не захотел прислушаться к голосу благоразумия… Хорошо, забирай свою невестку… Сын мой Болот! Не сокрушайся и не падай духом. Назови имя любой красавицы, куда может дойти самый лучший скакун, и я женю тебя, не будоража людей.

Молодой джигит, чуть не загнав коня, прискакал к Гульгаакы байбиче и сообщил:

— О уважаемая байбиче, суюнчи! Стороны разъехались без сражения. Все обошлось благополучно. Асантай забрал свою невестку, и все возвращаются. Меня к вам послал Барман-аке. Он сказал: «Сообщи матери: Айнагуль забрали, что будем делать? Пусть дальше все решает байбиче — сокровище моей семьи».

Услышав эту весть, Гульгаакы тут же распорядилась увязать все приданое Айнагуль на белого верблюда. Огромная белая юрта для новобрачных со всеми украшениями и принадлежностями, — мастерили ее не один месяц, — была навьючена на трех верблюдов. Не были позабыты и сват со свахой, сватья и ближние родственники жениха, — для них Гульгаакы заготовила шубы из барсовых и волчьих шкур, халаты и платья из шелковой лощеной ткани в мелкую полоску, бархата, плюша, парчи и шелка; для девушек и молодаек — ожерелья, бусы, амулеты, шелковые косынки, душистое мыло, серебряные кольца, браслеты, шкурки чернобурок, выдры, куницы.

Приданое дочери было богатым. Многоцветные шелковые одеяла, ковры, коврики, подстилки, разная посуда, слитки серебра для стрельбищ из лука, парча, женские сапожки без каблука и твердого задника с мягкой подошвой и мягкими голенищами — ичиги, золотые серьги, золотой браслет в приданое входило все, что продавали торговцы из Андижана, куда мог добраться сын киргиза.

Эх, провожай она свою Айнагуль мирно и по-хорошему, байбиче, наверно, разостлала бы все это богатство на коврах и устроила всенародные смотрины. Она собрала бы веселых молодаек со всей округи, затеяла бы девичьи игры и хороводы, а местные и приглашенные певцы-импровизаторы воспевали бы любимую дочь во всем блеске ее красоты и богатства. Свадьба была бы уж не меньше недели, с играми, весельем, смехом, с прощальными песнями — кошоками, что в живом соревновании слагают молодухи, младшие и старшие сестры, даже пожилые женщины.

Нежданное несчастье разрушило все замыслы высокородной байбиче. Что делать, дочь не должна больше сюда возвращаться. Если она вернется, с быстротой ветра разлетятся слухи, что «это уже не невеста, а ранняя вдова». Гульгаакы байбиче, сокрушаясь и вздыхая, все-таки решила проводить свою дочь по всем правилам.

Вскоре пестрый караван во главе с байбиче тронулся из апла Бармана.

Провожая гонца в обратный путь, она повелела:

— Пока от меня не будет известий, дочь мою не привозите сюда, пусть не везут ее и в новую юрту Асантая. Я долго вас в пути не задержу. Так и передай властелину рода Барману.

Прошло совсем немного времени, и, словно в сказке, свалился с неба радужный караван: Гульгаакы байбиче повстречалась с всадниками, что везли ее дочь. Верблюды, доверху груженные домашним скарбом, брызгали белой пеной, иноходец под Гульгаакы был мокрый от пота. Караван шел быстро. Все, кому предстало это чудесное зрелище, хвалили расторопность байбиче, ее ловкость и сноровку.

— Вот это женщина! — удивлялись аксакалы. — Не человек, а слиток золота.

Надменные властелины и те подобострастно приветствовали Гульгаакы:

— Пусть счастье сопутствует твоей дочери, байбиче!

Гульгаакы уж постаралась, чтобы проводы были достойны ее дочери, а не то что схваченной в пути какой-то беглянки. Она пригласила аксакалов завернуть в один из аилов Бармана, люди там утолят жажду, коням хватит пощипать травы. В просторной юрте байбиче переодела дочь в свадебный наряд. Ту одежду, в которой Айнагуль была до того, дорогую и пышную, Гульгаакы раздарила бедным девушкам из этого аила.

— Пусть благословят мою дочь на лучшую жизнь, — сказала она.

В новом свадебном халате из парчи, ее, чуть живую, посадили на серого иноходца, и процессия тронулась к аилу Асантая. Айнагуль, глаза которой не высыхали все это время, ухватившись за руку матери, простонала:

— Мама, ты можешь меня закутать не только в шелка и парчу, даже в золото, но горе мое останется безутешным. Не лежит моя душа к тому, куда ты меня везешь. Чем на горячем иноходце ехать к нелюбимому, лучше б я на осле добиралась до желанного.

— Не говори мне таких слов! — строго одернула ее мать. — Позор нам, если это услышат чужие уши. Разве можно отвергать сына такого почтенного человека, как Асантай?

Айнагуль тяжело вздохнула.

Где ты, птица надежды!

Абыл, услышав, что Батийна убегала от мужа, но ее поймали в дороге, помрачнел. Татына терялась в догадках: у сына пропала всякая охота к еде, в лице появилась подозрительная серость.

Татына не рожала девочек, Абыл — последний из ее семерых сыновей, самый любимый. Когда он встречался с Батийной, тайно мечтая жениться, ему исполнилось двадцать лет.