Батийна

«Нет, Адыке, — сказал я, — я этой щепотки не забыл. Но где ты видел, чтобы за невестку расплачивались какой-то щепоткой насвая? Побойся бога и ты! Разве ты забыл, сколько я тебе и твоему отцу перетаскал диких козлов, козерогов и косуль?»

«Дичь не идет в счет калыма. Это божий дар. Ты ее не выращивал, не выхаживал… Если ж тебе не угодно было с нами породниться, пусть твой отец не лез бы к моему отцу со своим подобострастием».

«Адыке, — сказал я, — ты моего отца лучше не тревожь. Я хорошо помню, что мне втолковал отец: «Сынок, мы стали сватами с баем. Если у тебя родится сын и нам придется у него брать невесту, то расплачивайся с ним дичью, она куда ценнее мяса домашнего животного, да и шкура чего стоит». Мой отец свято чтпл и хранил обычаи народа. О достопочтенные судьи, Адыке только что сказал, что он платил мне двугорбыми верблюдами, табунами лошадей, отарами овец. Все это от начала до конца ложь! Не видел я от него даже верблюжьего хвоста, не то что взрослого верблюда…»

Нечаянно я чуть-чуть прикоснулся к коленке судьи. Он вздрогнул, словно от ожога, и сказал: «Если допрашивать всех свидетелей по делу каких-то беглянок, нам тогда и зимой не увидеть свой очаг. Судьи обязаны прислушаться к голосу Адыке, отпрыска из рода бека. Раз он требует, что ж, отгони косяк в шестьдесят коней и освободишь свою дочь от обязанностей брачной жизни с сыном бая… Если тебе не под силу найти столько скакунов, изволь доставить дочь в юрту Адыке. Покинувшая мужа женщина совершила непростительную вольность, а отец еще смеет ей потворствовать. Если ты, несчастный, вздумаешь чересчур умничать, мы наложим на тебя более строгую повинность».

Бий махнул рукой, давая понять, что разговор окончен. Я оказался в затруднительном, вернее, в безвыходном положении. Мне показалось, само небо свалилось на голову, в глазах у меня помутилось. Я долго не мог встать с места. Кто-то поднял меня: «Бедняжка, выпей кисленького айрана и умой свое лицо». Слышу, голос очень знакомый, смотрю, а это Джусуп, мой лучший друг. Век не забуду его поддержку.

«Разве их так просто уговоришь? Взятка нужна», — посоветовал мне Джусуп.

О родные мои, язык пересыхает, когда я все это вспоминаю… Но я послушался Джусупа. И беркута, и ружье, и коня своего отправил судье в глотку. Лишь после этого бий сократил иск на двадцать коней. И еще мне отдавать сорок скакунов. Наверное, в той щепотке насвая, что мой отец положил себе за щеку, не было и сорока крупинок. Кто знает, может, каждая крупинка дурманного зелья обошлась мне в пару коней?.. И я, родные мои, не сдержался. Язык ведь без костей. Я громогласно покрыл этого негодяя Адыке последними словами. Я готов был прирезать его на месте. Все зашумели, загалдели. И я оказался один против всех. Что я мог поделать, когда они стегали розгами меня, как взбивают шерсть.

Глаза Казака наполнились слезами, он тяжело вздохнул:

— И сейчас не помню, как я вырвался из объятий смерти и покинул судилище. Пришлось долго плестись на этой кляче, ночевать под открытым небом. Во рту ни крошки, да я и не думал о еде, — всю дорогу не мог забыть — подай им сорок отличных коней! Если за три месяца не отгоню табун, они меня, конечно, потянут к бию да еще прибавят сколько-то голов в покрытие пени! Беда, беда, как мне из нее выпутаться? Скажи, о несправедливый создатель!..

Казак умолк. Мужчины, нахмурившись, соломинками ковыряли землю, женщины тихо всхлипывали. В темной от копоти и гари юрте воцарилась мрачная тишина.

— Там, на сходе, были и наши дальние родственники, приехавшие с северных гор. Я через них передал сыну старшей сестры, племяннику Кыдырбаю: «Попал, мол, в беду. Приневолили платить сорок лошадей за побег Батийны от сына бая Адыке. Если хочешь взять в невестки Батийну, то выплати иск и бери ее. Я согласен. Твой младший брат, я слышал, уже жених. Пусть бедная девочка найдет свое счастье у твоего очага. Не оскорбляйте ее, что она беглянка».

Не знаю, согласится на это Кыдырбай или нет? Если б племянник приехал свататься, это было бы счастьем для Батийны. Как ни говорите, они дальние родственники, значит, свои, не обидят мою дочь… Да и живут побогаче нас…

Батийна незаметно прокралась в юрту. Со страхом и стыдом слушала отца. Как безумная, смотрела в темноту немигающими глазами.

Родственники понуро расходились по своим юртам, опасливо шепча:

— О несчастный Казак…

— Обездоленная Батийна! Родилась на муки страдания…

— Вы думаете, их мало, таких, как Казак, как Батийна, на этом несправедливом свете?

Казак, проводив гостей, свалился в постель. Татыгуль укутала его одеялом, а сама занялась детьми. Батийна втихомолку выскользнула из юрты и поспешила к своей джене.

Всхлипывая, она снова стала жаловаться на жизнь.

— Радость моя, ведь тебе не раз говорили, — увещевала Сайра, — что девушка подобна верблюдице, которую привязали к костылю. Придется еще потерпеть. Ты, наверно, слышала, дочь знатного человека Бармана Айнагуль и та не смогла найти свое счастье. Значит, у вас с ней общая доля. Терпи, мой свет, терпи.