Батийна

Кыдырбай, приезжавший на днях к нам в аил, как раз и есть сын этой Данакан. Бог послал тогда нашей сестре счастье. Она попала в хорошую, состоятельную семью. Племянник Кыдырбай — самый старший сын нашей сестры. Впоследствии Кыдырбай стал видным человеком в своем роду. Алымбай — его младший брат. Джигиту этому чуть больше двадцати. Я, правда, давно был у них (тогда наша сестра Данакан была еще жива) и в тот приезд видел мальчугана Алымбая. Обыкновенный был ребенок. Но кто его знает? В жизни всякое бывает: из одной и той же кладки яиц может вылететь и сокол, случается и болтун, неплодное яйцо. Словом, если он удался в старшего брата, то из него выйдет человек. Если он еще малость сыроват, что ли, так ты, доченька Батийна, его как следует сама продубишь. Лишь бы он напрасно не обижал тебя. Милая моя, хоть бы твое счастье раскрылось. Для твоего отца нет радости сильнее, чем эта. Как увижу твои слезы, у меня сердце готово разорваться. Бог даст — сбудется твоя мечта.

Казак вместе с тем чувствовал свою вину перед дочерью: не сумел выдать ее замуж за любимого человека. Утешая Батийну и желая немного облегчить собственную вину, он всячески расхваливал родственников, с кем ей суждено жить. «Пусть привыкает к новому месту и скорее забывает Абыла. Кто знает, может, Алымбай на самом деле окажется лучше?»

Поглаживая поредевшие усы, Казак воодушевлялся:

— Наш зять Атантай тоже неплохой человек. Они с нашей старшей сестрой Данакан, да будет пухом ей земля, прожили достойную жизнь. В их юрте всегда царили мир и согласие. Думаю, в такой семье не мог родиться плохой питомец. Он, увидишь, станет тебе желанной парой и заслужит твое уважение…

Слова отца не могли бесследно пройти для Батийны. Сердечная рапа постепенно рубцевалась. «И то сказать, разве мой любимый отец может желать мне зла и толкать в пропасть? Из-за меня ему пришлось пережить, сколько иной не переживет за всю жизнь: его всенародно оскорбили, вдобавок все отняли и пустили в обратный путь пешим и одиноким. Был первый охотник, а кем он стал? Где его зоркоглазый беркут и меткое, бьющее без промаха ружье? И все из-за меня, несчастной. А мать? Родила на свет девятерых и до сих пор не сносила ни одного целого платья. С утра до ночи в непосильных заботах. И все из-за нас, чтобы прокормить и одеть нас. Братишки и сестренки неокрепшие малыши. Что с ними станет, если я буду думать лишь о себе?»

Батийна ясно представила себе бабушку, которую очень любила. Она прожила долгую жизнь. Батийна тогда только познавала мир и была непоседой, чем немало досаждала старой, больной женщине.

У бабушки были натруженные, узловатые пальцы, заскорузлые ладони, сбитые уродливые ногти, потресканные, в мелких морщинах руки. Девочка не раз спрашивала:

— Бабушка, это злой дядя покусал твои руки, да?

— Да, доченька, лучше с этим злым дядей никогда не встречаться. Он был хуже самого Арстаналы, из потомков Барак-хана. Я жила у него в прислугах. Да что там жила, едва волочила ноги! Злой дядя заставлял приносить с гор сухое дрова, разводить очаг, варить пищу, смотреть за скотом, за его детьми. От такой работы у меня и покривились, скрючились руки.

Когда бабушка говорила, ее одутловатое, мягкое лицо мелко тряслось и нижняя губа отвисала.

— Не приведи господь переживать то, что мне довелось. Выпало бы хоть на вашу долю счастье свободной жизни, милая ты моя крошка.

Маленькая резвушка еще не могла разобраться в непонятных словах бабушки. Она с жалостью смотрела на нее. Согнутая в пояснице старушка ходила, будто переломившись надвое, почти касаясь руками земли, словно она была без костей. Это удивляло и смешило девочку Батийну.

Согбенная, изборожденная морщинами бабушка, словно ожившая тень, явилась перед взором Батийны. Уж теперь, когда на ее долю пришлось немало тяжких дней, она все осознала. Повседневные обиды, оскорбления, побои и унижения отняли у Батийны молодую радость.

Раскаленное добела железо, опущенное в воду, зашипит, задымит белым жарким паром и постепенно остынет. Так остыла у Батийны ее нерасцветшая, нежная страсть. Ее остудили повседневные беды и несбывшиеся мечты. Что теперь? Зачем покинула ее любовь? И вернется ли она когда-нибудь? Такое чувство может быть у человека, забредшего далеко в открытую и бескрайнюю степь и растерявшегося посреди бездорожья. Слезы она все выплакала, завтрашний день не сулил ничего отрадного. «Бедная бабушка, страдалица моя. Пусть пухом будет тебе сырая матушка-земля. Почему твое лицо так и стоит предо мной? Хочешь ты поддержать меня? Или передать в наследство свои муки и испытания?»

Словно усталый путник, издалека увидевший мерцающий огонек, Батийна утешалась смутной надеждой, которую укрепляла в ней Татыгуль.