Стейси смотрит волком и демонстративно игнорирует этот поистине фантастический вопрос, предпочитая ответить на мой выпад.
— Не надо выставлять меня крайней, ладно? — заводится она. — Я ничего ей не должна. Мне нравилась Кэндис. Больше не нравится.
Так бывает: ты понимаешь, что все вокруг дерьмо, но оставляешь малюсенький проблеск надежды. Проблеск — и так все время, чтобы не признавать собственную правоту. Не признавать, что ты червяк, который раз за разом отращивает тело и пытается выползти наружу, где его снова раздавят. Так что не надо взывать к моей совести. У меня на лице след от её туфель, и я не собираюсь перед ней извиняться.
В конце концов, я даже не знаю, зачем говорю всё это. Двое из вас никогда не смотрят под ноги, а третий только и ждёт тот самый ботинок восьмого размера.
Потрясающее красноречие. Посмотреть хотя бы, как вылупился Джим. Интересно, о чём он думает. Может о том, как переспать с секретаршей. Или о том, как хорошо, что он этого не сделал? Хотя, судя по лицу, он думает, что вообще ошибся домом, по ошибке забрел в параллельный мир и из-под плинтуса вот-вот выпрыгнет белый кролик.
— Вуал-ля! Войла, войла, пардонмуа! Прего, престо, донде эста! Заблудились, уважаемый? Сейчас все исправим! — воскликнет кролик и зачем-то встанет на уши.
И комната перевернется как страница.
Стейси будет такой, какой я застал ее пятнадцать лет назад. В аккуратном голубом платье с белым фартучком. Хорошая, прилежная, добрая. Такой, наверное, хочет видеть ее Джим (и, наверное, иногда ему это удается) — нежной, как лань, и любящей, как собака. Без этого фешенебельного выговора, без презрения, без синяков под глазами. Если поставить их рядом с сегодняшней Стейс, можно заплакать. Я бы рыдал. Навзрыд, до слепых глаз, лишь бы не видеть этой перемены — наплакал бы целую лужу слёз, лишь бы не видеть в этой по мановению выросшей Алисе себя, не видеть того, что она наблюдает во мне. Я боюсь того, что она видит.
Маленькая Стейси. Маленький Майк. Маленький пузырек — «выпей меня».
Стейси-24. Стейси-23. Стейси-22. 21. 20. 19. 18. 17. 16. 15…
Вот и ответ на вопрос: если долго смотреть на этот конвейер, можно сойти с ума.
Майк-23. Майк-22. Майк-21. 20. 19. 18. 17…
Вот на что она смотрит эти пятнадцать лет.
Мне кажется, для Стейси-9 встретить кого-то вроде Джеймса было пределом мечтаний. Ей не очень-то нравилась Алиса с её глупостями, зато нравилась другая сказка — про русалочку, морскую деву, вышедшую из воды ради принца. Неудивительно, что за пятнадцать лет её мечта протухла; неудивительно, что сама русалка протухла. Принц стоял у моря, ожидая, что она выйдет, любовался её лицом по ту сторону водной глади и не знал, что она стояла за спиной, а лицо — было лишь отражением. В этом проблема Джима — столько времени смотреть в одну точку и не видеть ничего. В этом проблема Стейси — видеть все слишком четко: в хорошие концовки она не верит с тех пор, как не нашла на карте страны чудес. Конец, где принц женится на своей принцессе, а она — бросается обратно в море, кажется более реалистичным. В этом проблема мира — каждый прожитый день отбивает веру в хорошие истории.
Не стоило выходить из воды.
Нам не стоило выходить из воды.
— Так что случилось? Они проросли? — по-деловому спрашиваю я.
— Кто?
— Зачатки мозга. Ну, знаешь, дали корни и всё такое. Почему сегодня?
— Мой астролог сказал: «Сегодня отличный день, чтобы побыть собой» — она спокойна.
Какой ещё ей быть? Воздух между нами остыл, того и гляди изо рта повалит пар.
На лице Грега проступили желваки; вилка скрёбет по японскому фарфору, действуя всем на нервы.
Джим рассматривает свою тарелку, с интересом, — не удивлюсь, если на ней что-то шевелится, решив уползти подальше.
— Что ты приняла? — к нашему полнейшему недоумению спрашивает он. — Чем ты закинулась?
— Дай подумаю. Кажется, тот чувак назвал её «здравым смыслом». Правда они тащятся по этим дебильным названиям? Но знаешь, Джимми, я не собираюсь облегчать тебе задачу и притворяться, что обдолбана, чтобы тебе не пришлось забивать свою белокурую головку. Интересно, почему мы вечно говорим обо мне или о Майке? Давайте говорить о Джеймсе, что скажешь, Джим?
Он швыряет вилку.
— Да что, мать твою, с тобой происходит?
— Опять обо мне, — глядя на нас с Грегом, паясничает она. — Ничего. Со мной — ничего. Интересно, что происходит с тобой? Ты собираешься выйти за совершенно незнакомого человека, как если бы надел кольцо на палец первой встречной, и считаешь, что это нормально. Что со мной? Я в опездинительном порядке.
Я должен вмешаться?
— Можем мы просто отдохнуть, не превращая всё в цирк, или это слабый проблеск надежды? Стейс, прекрати преувеличивать, даже я тебе скажу, что невозможно знать друг о друге всё.
— Невозможно не знать ничего, Майк, а остальное зависит от желания. Иногда, для разнообразия, можно поинтересоваться, нет ли у твоей подружки, кроме сисек, степени по истории искусств. Хотя бы для отвода глаз.
— Ты ничего не рассказываешь, как я должен узнать? Что я сделал не так? Не знал, где ты училась, — так ты никогда не заикалась об этом!