Беглец (СИ)

— Минет тоже считается, — настаивает она. — И ему, и тебе.

— Вы только гляньте, как она расстроена. Извини, ты ошиблась, но в твоем возрасте нормально, если память подводит, — ухмыляюсь я и касаюсь Грега под столом. — Мне нравится эта игра, вы так здорово напряглись. Твоя очередь, Джим.

— Я никогда ничего не крал, — говорит он, и он же единственный, кто не пьёт. Нервная усмешка, глядя на Стейси — да уж, многого он не знал.

Она невозмутима, я невозмутим, бокал Грега не попадает по столу. В своей жизни я украл множество вещей и не испытываю никаких проблем, признавая это.

— Я никогда не трахался с незнакомцами, — говорит Грег.

— Разве секс не заменяет знакомство? — шутит Стейси, попутно наблюдая за реакцией остальных. Заметив, что Джеймс выглядит неуверенным, она пихает его локтем. — Твои дебильные фанатки считаются за незнакомок!

— Ай! Да за кого ты меня принимаешь? Я всегда спрашиваю имя, — упрямо бурчит Джим.

— Придурок.

— Воспитанный придурок, — подняв вверх палец, весело заключает он. — Так что прости, Грег, этот вопрос мимо.

Но этот вопрос не был «мимо». Я замялся, в этой задаче определенно не хватало условий.

— Что такое? — спросил Грег с таким видом, что я покраснел. Впервые в жизни. Я. Покраснел.

Темнота ладоней, в которые я уткнулся, была очень кстати, но лицо Грега всё ещё стояло перед глазами.

— О.

«О», — вот и всё. Всё, что он может сказать.

— Интересно, где в этот момент была я, — разбавляя гнетущую тишину, чересчур весело говорит Стейс.

Медведь стыдливо молчит.

— Ладно, Майк, не убивайся так, — пытается подбодрить Джим. — Тоже мне преступление.

И я перестаю убиваться и осушаю бокал, не глядя на Грега.

— Вот вам мое утверждение: я никогда не врал никому из вас, — бросаю я и ухожу курить, удостоверившись, что все выпили до дна.

Ну и что?

Разве кто-нибудь думал, что закончит так плачевно? Мало кто, ребенком, пожал бы руку себе взрослому. Точно не я. Только не я.

Белый кролик ходит на ушах, но ничего не происходит. Конвейер не идет в обратную сторону. Мы не ошибались — мы там, куда стремились, отчаянно работая плавниками. Думали, что променяли дно на свободу, а сами гниём с головы, каждый в поисках своей консервной банки, своего аквариума, из которого одна дорога — в унитаз, или разделочного ножа, в надежде украсить ленту суши-бара.

Рыбы бьют хвостами, шевелят ртами, отражение на воде идёт рябью…

Рыбьи глаза не видят, не видят, не видят…

========== Complicated Game ==========

Она приходит за мной очень быстро, как раз к тому моменту, как я заканчиваю рыться в её вещах, возвращаю конверт на место и стряхиваю в бокал длинный столбик пепла. Оценить её реакцию сложно: она может не догадываться о том, что я делал секунду назад, и с таким же успехом не просто знать обо всём, но и специально дать мне время.

Оценить мою реакцию — легко: мне плевать.

Что она думает, чего она хочет, что она скажет. Я начинаю терять терпение, а когда это происходит, всё, что связано с другими людьми, уязвляет меня совершенно по-детски — как же так, почему я думаю о них и никто не думает обо мне — что, конечно, противоречит самой идее доброты и всепрощения (как с этим справлялся Иисус? Неужели ничего этого он не чувствовал? Не очень-то реалистично); я забываю обо всём, кроме себя, а мой эгоизм видится мне единственной достойной формой жизни. После, конечно, эта вспышка погаснет и об меня снова можно будет вытирать ноги.

Не могу я быть сколько угодно злым и сколько угодно добрым. Пожалуй, эта блядская мысль приводит в ещё большее бешенство.

— Тронешь Фрэнсиса — я тебя убью.

Она кажется обескураженной и останавливается, не доходя до меня.

— Вот как?

Я так зол, что не хочу даже говорить; челюсть кажется свинцовой.

— Думала, ты придёшь в ярость из-за Олли, но нет, его судьба, похоже, не сильно тебя волнует, — в её голосе вполне осязаемая насмешка. — А Фрэнсис, ублюдок такой, и не знает, как крепко держит тебя за яйца.

Пфф.

Сигарета плавит шёлк — очень быстро, быстрее, чем кожу. Подпалённые края пузырятся, запах горелой плоти несмело щекочет ноздри. Как далеко может прожечь сигарета, я чувствую маниакальное желание надавить, чтобы добраться до ядра Земли.

Она облокачивается на комод с бокалом коньяка и запускает пальцы в собранные в пучок волосы. Потом прижимает их к губам и, подумав, говорит, смотря вниз.

— Иногда мне даже кажется, что умри он — всем стало бы легче. Не знаю, что это за личная тюрьма, но ты бы освободился. Может, он как пожиратель твоих грехов, и, пока вы рядом, ты всё время об этом помнишь, — её взгляд впивается в меня, очевидно, считывая реакцию.

Которой нет.

Нереальными вещи делает твоё отношение к ним — Фрэнсис может быть очень далеко, но не настолько, чтобы я не мог его достать. Но меня всё равно беспокоит, что она говорит о его смерти. Разговоры о чьей-то смерти беспокоят всегда, независимо от наклонения.

— У меня нет грехов.

— Может, в этом всё дело. Ты не хочешь, чтобы он знал, что ты тоже неидеален. Хранишь себя для него?

Какое глупое предположение.

— Нет, — язвлю я, — хочу, чтобы его это грызло.

— Не ответил. Планируешь к нему вернуться?