Беглец (СИ)

Я скидываю ботинки и плетусь в гостиную.

— Если хочешь, у меня есть водка, — кричу я.

— Шутишь? Всё, что мне нужно — добраться до туалета, — говорит он, прежде чем закрыться в ванной.

Ковыляю в спальню и без сил падаю на кровать. Похоже, я здорово напился. Меня клонит в сон и — зеваю, ­—…знал же, что не стоит пить шампанское. Мне в голову… аааррх… точно ударили пузырики.

Только бы не отключиться…

На пути к дрёме замечаю возвращение Грега. Он скидывает куртку и валится рядом со мной. Мы лежим, как две потрепанные морские звезды, и я, как мне кажется, абсолютно не в состоянии произнести ни слова.

— Я сейчас уйду. На диван, — бормочу я, хотя здесь есть еще одна спальня.

— Угу.

Спустя пару минут повторяю те же слова.

— Я сам свалю на диван, — отвечает он.

Я протестующе мычу что-то нечленораздельное.

— В конце концов, это я твой гость.

— Вот именно.

— И у тебя нет сил подняться.

— Логично, но не аргумент.

— А ещё ты здоровская задница.

Мы пялимся в потолок. Я изо всех сил противлюсь желанию сомкнуть веки.

— Тоже не аргумент, — мямлю я.

— У тебя удобная кровать и неудобный диван, — говорит он следом.

— Но ты не спал на моем диване, — возражаю я.

— Вот поэтому, чтобы убедиться, мне и стоит попробовать.

Шах и Мат.

— Ваше Наглое… ааарх… Величество определенно заслуживает двуспальной кровати.

— Ваше Пьяное Величество заслужило её не меньше.

— Да, но ты обязан выполнить моё желание.

— Почему это? — серьёзно спрашивает он.

— Ты передо мной виноват. Ты сжульничал.

Мне удалось подчинить свой язык. Уже успех.

Он молчит.

— Давно ты понял? — интересуется он.

— Что ты не пьян? Ещё до того, как мы ушли. И если б я, с твоей подачи, уже не напился, то решил бы подыграть.

Он приподнимается на локтях и смотрит сверху абсолютно трезвым взглядом.

— Я подумал, что если притворюсь пьяным, тебя это расслабит.

— Расслабит? Для че…

Разумеется. Не успеваю я закончить фразу, как его губы касаются моих.

Боже, я сейчас умру.

Я точно умер и попал в рай.

В первые мгновения я не знаю, что делать, но пьяная часть меня берет верх, отвечая на поцелуй. О, Боже, Боже, Боже… Если я не остановлюсь, меня разорвет к чертям от нахлынувшей нежности. Сердце ноет, сдавленное тревогой, и бьётся о ребра с настойчивостью бешеного маятника; Я ПРОСТО НЕ МОГУ прекратить. Я чувствую такую адреналиновую волну, что вены, а главное — сердце, точно не выдержат. МНЕ КОНЕЦ. Господи Боже, останови это, сделай хоть что-нибудь!!! Ааааааа!

Я из последних сил отталкиваю его от себя. И лежу, застыв, боясь даже выдохнуть — потому что это абсолютно точно чревато разрывом сердца.

— Что? — спрашивает он. — Это мой подарок. Мне казалось, тебе нравилось.

— О да, чертовски. Ты не мог бы предупреждать, когда планируешь что-то такое?! — Я провожу рукой по лицу, стараясь придать ему хотя бы какое-то подобие жизни, потому что иначе чем каменным я его не чувствую.

Я был пьян. О да, я протрезвел.

— Майкрофт Холмс, предупреждаю, что планирую поцеловать тебя ещё раз, — спокойно говорит он.

Я смотрю на него с ужасом, и если б он действительно вознамерился выполнить задуманное, сам Бог не мог бы ему помешать.

— Что? — недоумевает он. — Что плохого в том, что два взрослых человека делают то, что им нравится?

Ничего, если это не грозит загнать меня в могилу.

— Ты не понимаешь, о чем просишь, — говорю я, наконец отмерев.

— Например? — усмехается он.

— Например то, что ты не гей, а я не из тех, кто может довольствоваться малым.

Он молчит, размышляя.

— Нет, это я определенно понимаю. Странно, что это смущает тебя, а не меня.

— Не было того, кто мог меня остановить. Всё закончилось тем, что сейчас я лежу в кровати с натуралом, оплакивая давно потерянную совесть.

— Вот именно, Майкрофт. Если б тебя остановили, в этой кровати лежали бы два натурала. Представь, что было бы с твоей совестью!

Я не в силах подавить стон.

— Заткнись, — бурчу, накрывая голову подушкой.

Он отнимает моё последнее прикрытие, заставляя посмотреть на себя. Поворачиваю голову.

— Если ты так печешься о своей совести, мы можем не целоваться. Никогда. И не делать ничего противоестественного. Вместе.

— О, а вот сейчас ты точно не понимаешь, о чём просишь!

— В любом случае, — говорит он, подвигаясь ко мне и обнимая, — ты не можешь отрицать, что я тебе нравлюсь.

Надо ли говорить, как быстро я засыпаю.

***

Я открываю глаза где-то между сном и явью; судя по картинке за окном, где-то на границе дня и ночи. Холодно. Грег все ещё спит, обхватив меня конечностями. Обуреваемый странным чувством — даже не чувством, предчувствием, — я не могу пошевелиться. Всё, что возможно в сжавшейся до размеров кровати Вселенной — размять затекшую шею. Тогда, возможно, чувство пограничности уйдет, и я смогу думать так же остро, как прежде.