– Здравствуйте! – снова хором произнесли мы. Тётя вновь недовольно подняла глаза.
– Мы врачи-практиканты, – сказал я.
– А, ну, тогда другое дело, – оживилась она. – Сейчас-сейчас! – встала со стула, поправила халат и скрылась за видневшейся в глубине регистратуры высокой дверью.
Вскоре дверь снова отворилась и в предбанник впорхнула молодая стройная женщина в приталенном халате и накрахмаленной шапочке.
– Привет! – колокольчиком прозвенел её голос. – Давайте, выходите обратно на улицу, обходите здание слева и прямиком в служебный вход. Встречаемся в раздевалке!
Повернулась, щёлкнув каблучками, и скрылась за белой двустворчатой дверью.
– Эй, – дёрнула за рукав Машуня, – что с тобой? Чего стоим? Пошли!
– Да-да, идём, – на автомате подтвердил я.
– Кр-р-ру-гом! – проорал мне, теперь уже в правое ухо, хамоватый Джинн. Я повернулся через левое плечо и поплёлся следом за Машей.
Раньше мне доводилось читать в книгах: на свете существуют ослепительные женщины. Но я тогда думал, что всё это – книги. Художественный вымысел. Так бы считал и дальше, если б не столкнулся с ослепительной женщиной лицом к лицу полминуты назад.
* * *
Искомая раздевалка нашлась в подвале. Спустившись с улицы по крутой скрипучей лестнице, составленной из пяти или шести выщербленных деревянных ступеней, мы остановились в замешательстве. Было так тихо, что сипение сливного бачка за приоткрытой дверью нужника показалось мне грохотом Ниагары. Тишина, несмотря на высокий сводчатый потолок, ощущалась не гулкой, а словно ватной, давящей – казалось, она физически плющит плечи и грудь, мешая дышать. Под потолком светились пара тусклых, залепленных пригоревшей пылью и паутиной лампочек. Тянуло сыростью и ещё каким-то неуловимым медицинским тревожным ароматом, более всего похожим на запах из только что открытого стерильного бюкса с простынями и перевязкой после парового автоклавирования. Вдоль длинной глухой мазаной извёсткой стены притулился ряд сцепленных между собой уродливых фанерных кресел, какие ставят в кинозалах сельских домов культуры.
Через дальнюю дверь в торцевой стене вкатилась маленькая бесформенная женщина неопределённого возраста с патологически «живым» лицом, – оно постоянно гримасничало, даже когда женщина молчала. Женщина положила на кресла две стопки тряпок.
– Пожалуйста, вот ваша одежда. Тапочки с собой принесли?
Мы кивнули. Из кармана бесформенного халата бесформенная женщина достала два навесных замочка от почтовых ящиков со вставленными ключиками.
– Там есть свободные, – она неопределённо махнула пухлой с младенческими перетяжками рукой в сторону двух стоящих друг за другом рядов одёжных шкафчиков, и немедля ретировалась.
Маша прижала к груди свою стопку и скрылась в проходе между шкафами. Мое положение оказалось позавиднее – я остался на креслах. Скинув футболку и штаны, облачился в операционную форму. К удивлению, она досталась мне не старой и даже ещё хранила в своей тканой душе память о радикальном тёмно-синем цвете. С покроем повезло не так: рубашка размера на два больше, а штаны – короче сантиметров на пятнадцать. Так что внизу из кожаных тапок торчали не только серые носки, но и сиротливо голые тощие волосатые щиколотки.
Машка покинула убежище и вышла на подиум. Её рубашка с аккуратным бюстом почти не конфликтовала, а вот брюки пришлось подвернуть на пару оборотов.
– Это судьба, Машуня! Меняемся! – заржал я.
– Ага! – пискнула Маша, споро стягивая операционные штаны.
– О-о-о, да-а-а, да-а-а, милая!.. – проурчал Джинн, полируя моим ненасытным взглядом стройные Машкины бёдра и выпуская в юный системный кровоток пару дополнительных боевых молекул тестостерона.
Тут дверь, за которой ранее пропала в небытие «неопределённая женщина», отворилась. Из проёма в комнату шагнула моя ослепительная незнакомка. Остановившись, она недоумённо уставилась на Машку в неглиже, на меня со спущенными до колен штанами, – и звонко расхохоталась.
– Мы брюками от оперформы меняемся, – светя в полутьме стремительно пунцовеющими щеками, пролепетала Маша. – Мне длинно очень…
– Да я так и поняла! – с напускной строгостью поддакнула незнакомка, – дело нужное! – Тут её серьёзность иссякла, и она снова прыснула молодым девчоночьим смехом. – Ладно, ладно, простите меня… – незнакомка выудила из нагрудного кармашка халата с вышитой монограммой «Н.Т.» кружевной платочек и аккуратно промокнула им выступившие в уголках бездонных зелёных глаз слёзы. – Пойдёмте наверх!
Мы поднялись по хорошо освещённой лестнице и оказались в коридоре первого этажа.
– В ординаторскую! – скомандовала незнакомка.
В ординаторской было тесно и чисто. Четыре столика-«половинки», стулья, радиоточка на стене. На шкафу с посудой – прямо на нижней дверце – был меленько бездарно намалёван красной краской самопальный инвентарный номер:
– Эр. Дом. Рэ-дом. Дом-м-м. Эр. Р-р-р. Вот если без номера, точно бы спиздили! – беззлобно придуривался Джинни.