Нельзя, ни в коем случае нельзя сужать наш взгляд на мир. Ни в коем случае нельзя идти путем отсечения того, чтó нам кажется лишним, чтó нам кажется ошибочным и неверным. На любое мнение, на любую точку зрения надо смотреть в ее развитии. И, конечно же, я не могу согласиться с издателем сочинений святителя Григория Двоеслова на русском языке. Замечательная книга «Собеседования» – так название «Диалоги» перевели на русский язык еще в XIX веке – вышла несколько лет назад, набранная заново, с современной орфографией, но, правда, в старом переводе. Но, как это ни парадоксально, тот диалог (30-й из четвертой книги), в котором святитель Григорий рассуждает о Чистилище, при подготовке нового издания был просто-напросто исключен из текста. Издатели ограничились примечанием: «Здесь святитель Григорий излагает свое личное богословское мнение, которое затем было отвергнуто Церковью». Я всё-таки не согласен с издателем. Мне кажется, что не наше дело – исключать из святоотеческих текстов те или иные фрагменты, потому что мы с ними не согласны. Тем более что, повторяю: это не какая-то особая точка зрения святителя Григория, это всё-таки одна из теологем, которые были в это время у отцов Церкви и на Западе, и на Востоке, и подчеркиваю, что это всё-таки теологема, выходящая за рамки христианского богословия. Это μῦθος, рассказанный Сократом в платоновском диалоге «Федон».
Конечно же, восточная Церковь – не только Православная Церковь в XIX или XX веке, но восточная Церковь – в течение всей своей истории самого термина «Чистилище» не знала. Хотя, вместе с тем, восточная Церковь совершает благоговейное поминание усопших и приносит молитвы за усопших, молитвы, в которых мы испрашиваем у Бога помощи уже умершему – не живому, а уже умершему человеку. Значит, сама мысль о том, что в посмертной судьбе человека могут наступить изменения к лучшему, мысль, о которой говорит Платон, – не чужда не только богословию, но и духовной практике православного Востока. И над этим, я думаю, тоже надо задуматься.
Вы знаете, что касается канонической территории Чистилища, то, конечно же, мы на ней не находимся, и западные люди на ней не находятся тоже. Что касается вообще тридентского догмата о Чистилище, то очень многие сегодняшние западные богословы говорят о том, что его необходимо пересмотреть. И, скажем, при обсуждении Катехизиса Католической Церкви, недавно вышедшего на всех языках, очень многие его рецензенты из числа ведущих западных богословов, епископов и кардиналов даже высказывались резко против введения в катехизис этих текстов о Чистилище, говорили, что это чистой воды средневековая легенда, которую человечество давно переросло; говорили о том, что надо вернуться к какому-то святоотеческому взгляду на посмертное существование человека, а не повторять средневековые легенды.
Так что с Чистилищем всё совсем не так просто. Но мы с вами сейчас обсуждаем не богословский аспект этой темы, а ее философский аспект. Я сознательно начал с Сократа и с платоновского диалога «Федон», потому что мы, зная прекрасно со школьной скамьи о том, что Платон был великим ученым; зная прекрасно о том, что таких людей, как Сократ, вообще было очень мало в силу и его цельности, и его честности, и того философского вызова, который он бросил всей своей жизнью человечеству, – тем не менее, всё-таки недооцениваем того влияния, которое оказал Платон на человечество, на людей, не только его читавших, но и на тех, кто его никогда не читал и даже не слышал его имени.
Потому что постоянно так бывает, что человек проникнут многими темами, мыслями и идеями, почерпнутыми у Платона, хотя он сам никогда Платона не читал, имени его не слыхал, но через вторые, третьи, десятые руки получил все это. Настолько сильна мысль Платона, что она достигает человека и через очень многих посредников.