Беседы о литературе: Запад

Итак, что же здесь всё-таки произошло с Михаилом Лозинским? Почему в Дантов Ад попадает слово «кремль»? Вероятно, поэт оказался сильнее переводчика. Данте, говоривший о жизни своего времени, Данте, описывавший историю своих современников, людей, которых он прекрасно знал лично, всё-таки сказал такому интеллектуалу, такому профессионалу, каким был его переводчик, что-то такое, что напомнило Лозинскому не Флоренцию рубежа XIIIXIV веков, а именно Москву 1930-х годов. Лозинский почувствовал, что он сам живет внутри Дантова Ада, и вставил в свой перевод слово «кремль», действительно не подозревая о том, что любой может на него донести, послав страницу из его книги в НКВД, и результат последует незамедлительно. В том, что Лозинский, бывший человеком чрезвычайно осторожным, об этом действительно не думал, я абсолютно уверен. Но подчеркиваю, что Данте, живший всего лишь в начале XIV века, провидел не только ближайшее будущее, нет, – выходит, он провидел и Москву XX века. Мне представляется, что именно как человек, укорененный в своем времени, не оторванный от реальности и живущий отнюдь не вне времени и пространства, Данте оказывается современником и другим эпохам, в том числе нашей. Именно потому, что он так хорошо укоренен в своей эпохе.

Франческо де Санктис, знаменитый историк итальянской литературы, говорит о том, что тот свет, Ад в поэме Данте перестает быть ученой и мистической абстракцией. «Небо и земля, – пишет де Санктис, – смешиваются, а живым воплощением этого грандиозного миропонимания выступает сам Данте, свидетель событий, их участник и судья»[66].

Итак, действительно правы де Санктис и другие историки литературы, которые сопоставляли «Божественную комедию» с теми поэмами об Аде, которые были до Данте, и с прозаическими повествованиями на тему Ада, которые во множестве существовали не только в Италии, но и в Византии, и во Франции, и в других странах в период Средневековья. В этих поэмах всегда отсутствует какой-либо колорит реального города и реальной эпохи. Их авторы хотят говорить об Аде вообще – о мучениях, которые переживают не конкретные люди, а абстрактные грешники. Грешники, которые жили всегда и будут жить всегда. На их судьбе, на судьбе абстрактных нарушителей заповедей фиксирует внимание автор практически каждого видения, практически каждой повести об Аде из тех, что появились до «Божественной комедии».

Данте идет принципиально иным путем. Он рисует конкретных людей, которых он знал при жизни или о судьбе которых знал от их непосредственных друзей, знакомых или родственников. И вот эта потрясающая конкретика в поэме Данте делает ее как раз не чуждой нашему времени, а укорененной и в нашем времени тоже. Потому что в поэме у Данте нет бескровных, лишенных плоти обобщений. В поэме у Данте всё живо. Здесь нет абстрактной и ученой картины Ада вообще – здесь есть портреты конкретных людей. И в лица именно этих конкретных людей поэт призывает нас всматриваться, как в зеркало. Читатель, перелистывая страницы Дантова «Ада», узнаёт в тех образах, которые встречает здесь, самого себя. Узнаёт самого себя и становится другим. И, быть может, рождается заново.

Книга Данте – это удивительное «средство от Ада». Это потрясающее средство, которое поэт дает всем нам, для того чтобы нам не попасть туда, не прийти в сие место мучения.

Никакого отношения к Данте Солженицын не имеет. Данте – это великий человек, а Солженицын – это «временный» человек.

Я далеко не во всём согласен с Александром Исаевичем Солженицыным и об этом несколько раз даже говорил. Но мне думается, и я на самом деле уверен в том, что Солженицын – это самый большой писатель России XX века. И не советую Вам называть Солженицына «временным» человеком. Солженицын – во-первых, действительно такой же свидетель своей эпохи, каким был Данте, а во-вторых, я думаю, что это наша очень большая вина перед следующими поколениями, перед теми, кто идет за нами, что мы сегодня мало обращаемся к текстам Солженицына, что мы забыли о том романе, который Солженицын назвал «В круге первом», имея в виду Дантов Ад, и о других его произведениях. Увы, это так. Сегодня Александр Исаевич Солженицын, самый большой русский писатель XX века, принадлежит к числу всё-таки нечитаемых авторов. И это наша с вами, родные мои, очень большая вина. Вина перед нашими детьми, внуками и правнуками.