Беседы о литературе: Запад

                                …Родится человек
Над брегом Инда; о Христе ни слова
Он не слыхал и не читал вовек;
Он был всегда, как ни судить сурово,
В делах и в мыслях к правде обращен,
Ни в жизни, ни в речах не делал злого.
И умер он без веры, не крещен.
И вот, он проклят; но чего же ради?
Чем он виновен, что не верил он?[69]

Так говорит Данте. И на эти его слова обращается к нему с ответом неизвестная нам по имени тень:

«Сюда, в чертог небесный,
Не восходил не веривший в Христа
Ни ранее, ни позже казни крестной.
Но много и таких зовет Христа,
Кто в день возмездья будет меньше prope
К Нему, чем те, кто не знавал Христа».[70]

На полуитальянском-полулатинском языке говорит здесь эта неизвестная тень о том, что в день возмездия найдутся и такие, кто хотя внешне и был христианином, крещеным человеком и членом Церкви, но будет дальше от Иисуса, чем те, кто Его вовек не знал. Вспоминается Нагорная проповедь: «Не всякий, говорящий Мне: “Господи! Господи!”, войдет в Царство Небесное, но исполняющий волю Отца Моего Небесного»[71]. Итак, не в исповедании, которое совершается в словах, заключается дело, но в чем-то другом. В том, чтобы творить волю Отца Небесного. Об этом прямо говорит Иисус в Евангелии от Матфея.

Итак, тот, кто родился «над брегом Инда» и никогда ничего не слышал и не читал о Христе, но был всегда, как сурово ни подходить к его жизни, «в делах и в мыслях к правде обращен, ни в жизни, ни в речах не делал злого», – не творил ли тот человек волю Отца Небесного, хотя формально и не был христианином? Так на страницах Дантовой поэмы, так в сердце поэта рождается какой-то новый подход к спасению. За шестьсот с лишним лет до Карла Ранера Данте говорит об анонимных христианах, о тех, кто, не зная о своем христианстве, уже верил во Христа, потому что самою своею жизнью был «к правде обращен», обращен к справедливости. Листаем текст Дантова «Рая» дальше и обнаруживаем, что здесь, именно в Рае, а не где-то в Аде или хотя бы в преддверии Ада, в Лимбе, оказывается троянец по имени Рифей – тот троянский герой, о котором упоминает во второй книге «Энеиды» Вергилий, называя его самым справедливым среди троянцев, тем, кто больше всего любил правду. Любовь к правде, которая жила в сердце этого язычника (разумеется, язычника, потому что жил он за тысячу лет до Рождества Христова), делает его спасенным, вводит его в Рай:

                    …По благодати, чей родник
Бьет из таких глубин, что взор творенья
До первых струй ни разу не проник,
Направил к правде все свои стремленья;
И Бог, за светом свет, ему открыл
Грядущую годину искупленья;
И с той поры он в этой вере жил,
И не терпел языческого смрада,
И племя развращенное корил.[72]

Так Рифей в силу своей любви к справедливости, к правде оказывается в Рае. В Рае же оказывается и император Траян, который однажды, как гласит история, проявил милосердие к бедной вдове и за одно это получил какой-то особенный шанс спастись. Согласно средневековой легенде, Траян, уже после смерти, по молитве Папы Григория Двоеслова был возвращен к жизни и,

На краткий срок в свое вернувшись тело,
Уверовал в Того, Кто многих спас;
И, веруя, зажегся столь всецело
Огнем любви, что в новый смертный миг
Был удостоен этого предела.[73]

Конечно, рассказ о том, как вернулся к жизни давно умерший римский император по молитве святителя Григория, – это только легенда. Но за этой легендой стоит живая вера в то, что Господь и язычников милует, когда эти язычники, не зная Его по имени, стремятся к Нему сердцем, не делают зла и стараются любить справедливость. Так у Данте формируется абсолютно новая точка зрения на спасение.

В какой-то момент поэт обращается к каждому из нас:

Ваш суд есть слово судей самозванных,
О смертные! И мы, хоть Бога зрим,
Еще не знаем сами всех избранных.[74]