Беседы о литературе: Запад

Я бы увидел здесь что-то другое. «Ад» у Данте написан, как, впрочем, и вся поэма, народным языком. Поэт черпал свои образы из народного сознания, из народной веры, из живых преданий. И что поражает в его рассказе – это его удивительная живость. К сожалению, ее не всегда чувствуешь, когда читаешь Данте в переводе Лозинского. Это замечательный переводчик, человек, для которого работа над «Божественной комедией» стала личным жизненным подвигом, но он всё-таки придал многим местам Дантова «Ада» более литературный характер, чем они имеют. И тот элемент фольклорности, живого, даже временами почти площадного языка, которым пишет Данте, он стер. Поэтому, наверное, читая «Божественную комедию», надо иногда обращаться не только к переводу Лозинского, но и к каким-то другим переводам.

Данте воспринимался своими современниками именно как человек, который действительно спускался в Ад, и не только спускался, но, быть может, иногда спускается в Ад. Шел он однажды по улицам Вероны, и женщина, увидевшая его, сказала подруге: «Вон человек, который сходит в Ад и возвращается оттуда, когда хочет. И приносит людям вести о тех, кто в Аду. – Правду говоришь, – ответила другая простодушно. – Вон как борода его закурчавилась и кожа на лице потемнела от адского жара и копоти»[60]. Но этот анекдот, рассказанный одним из биографов Данте, тем забавнее, что, с одной стороны, в нем его современники видят человека, действительно реально прикоснувшегося к аду, а с другой стороны, в Дантовом-то Аде ведь нет огня, в Дантовом Аде нет ни пламени, ни копоти. В Дантовом Аде – лед и холод, в Дантовом Аде – температура, близкая, как мы бы сказали сегодня, к абсолютному нулю. Именно этот холод Дантова Ада, холод, так непохожий на образ Ада фольклорного, очень важен нам для понимания того, что же такое грех, что же такое вечная мука. Это наше погружение в бесконечный мрак и, подчеркиваю, в бесконечный холод. В лед вморожены грешники Дантова Ада.

И, как ни странно, этот образ ледяного Ада заставляет нас вспомнить об одном из читателей Дантова «Ада» – об одном детском писателе прошлого века, который бесконечно любил Данте: о Гансе Христиане Андерсене. В «Снежной королеве» та болезнь, которой поражен Кай, болезнь его злобности, недоброты, его греховности, тоже изображена через ледышку, попавшую в его сердце. Она обозначена ледышкой, попавшей в сердце и заморозившей его сердце закостенелого грешника, неспособное к горению. Должен найтись кто-то, кто поможет растаять этому льду. И этот «кто-то» может быть послан только Богом.

Один мой знакомый, воевавший под Москвой зимой 1941–1942 года, говорил: «Холод хуже голода. От холода душа скукоживается и перестает быть».

Да, спасибо Вам, это совершенно верно. И здесь есть над чем задуматься. Само собой в наш разговор вошло еще одно имя – имя Андерсена, человека, которого мы считаем автором детских сказок, на самом же деле – очень глубокого, очень оригинального и непрочитанного, родные мои, действительно непрочитанного еще религиозного мыслителя. Андерсен был одним из тех, кто по-настоящему читал Данте, кто по-настоящему глубоко вник в его поэзию, в отличие от тех современников Вольтера или Бенедетто Кроче, которые любили о Данте поговорить, но, в общем, никогда его не читали.

Заканчивая передачу, хочу поблагодарить ту нашу слушательницу, которая обратила внимание на то, что аскетический опыт Данте на самом деле очень близок тому, что мы имеем в нашей отечественной православной духовной традиции. В самом деле, перегородки, которые понастроили люди, как говорил митрополит Платон (Левшин), до неба не доходят. И Данте – это один из тех людей, кто оказался выше всяких перегородок, кто стал и современником, и соотечественником для всех людей в истории, для всех людей на нашей планете. И в Италии XVI или XVII веков, и во Франции XIX века, и в России конца XX века многие и многие люди могут сказать (и это будет верно и справедливо): «Данте – наш современник, и не только современник, но и наш соотечественник».

Беседа шестая 31 июля 1997 года