Беседы о литературе: Запад

Я, честно говоря, не очень хорошо помню «Франческу» Рахманинова. Что же касается «Франчески да Римини» Чайковского, то разговор, конечно, особый совершенно, а времени у нас мало. Но мне кажется, что музыка Чайковского значительно мрачнее, значительно трагичнее и безысходнее, чем та часть кантики, которая посвящена Паоло и Франческе у Данте. У Данте, несмотря на трагизм «Ада», всё-таки то, что говорится о Паоло и Франческе, пронизано каким-то особым светом. К Чайковскому, кажется, это не относится. Вообще, Чайковский много трагичнее, чем мы с вами привыкли считать. Вслушайтесь в его «Манфреда», вслушайтесь в Шестую симфонию. Когда-то Игорь Глебов написал, что вся музыка Чайковского говорит о том, что он не верит в Воскресение[57]. Музыка Чайковского – о трагедии конца человеческой жизни, о трагедии смерти, которая непобедима. Данте же говорит нам совсем о другом: он говорит о победе над смертью, он говорит о Воскресении. Вся поэма Данте пронизана верой в Воскресшего, Который не только Сам воскрес, но Своим Воскресением воскрешает и нас – и всех нас приводит к новой жизни.

Как совместить «вечные муки» и то, что энергия зла (по святым отцам) не может быть бесконечной? Ведь если есть «вечные муки», тогда есть второй Бог?

Вот это действительно очень важный вопрос, потому что есть вечность Ада. Это не чье-то частное мнение, а это нечто, о чем прямо говорится в Евангелии: «Тогда скажет им в ответ, – говорится в 25-й главе Евангелия от Матфея, – истинно говорю вам: так как вы не сделали этого одному из сих меньших, то не сделали Мне. И пойдут сии в муку вечную, а праведники в жизнь вечную»[58]. Как понять это выражение: «мука вечная»? Если исходить из того значения слова αἰώνιος, которое имеет место в греческом языке, то, конечно, речь идет о том мучении, которое не имеет конца, о том мучении, которое бесконечно. И это пугает, это настораживает, потому что это как-то вообще не укладывается в новозаветную концепцию зла, в библейскую концепцию зла и в библейскую концепцию Бога, – и здесь вы совершенно правы. Но если этот же самый текст представить себе на арамейском языке, а всё-таки давайте помнить о том, что Христос проповедовал на арамейском, тогда окажется, что слово «вечный» обозначает не что-то касающееся времени, а что-то абсолютное по качеству. Значит, вечная жизнь – это жизнь во всей ее полноте, а мука вечная – это полнота муки, полнота мучения, полнота ужаса. Речь идет, таким образом, не о временнóй вечности адской муки, а об объемности ее ужаса. Но тот полный ужас, тот полный мрак, в который человек погружает сам себя своими грехами, вероятно, всё-таки преодолим во времени, – и арамейский текст Евангелия от Матфея нам мысль об этом подсказывает. Потому что – Вы совершенно правы – ад, или диавол, или зло, не есть второй бог. Ад – это мука вечная, но всё же поэт находит путь, пройдя по которому можно спасти от ада человека. Этот выход заключается в том, чтобы спуститься вместе со своим читателем в Ад до его смерти.

Образы Дантова «Ада» удивительно ярки, и именно «Ад» больше всего переводился не только на русский язык, но и на французский, на немецкий, на английский. Существует примерно в три раза больше переводов Дантова «Ада», чем «Чистилища», или «Рая», или «Божественной комедии» полностью. «Ад» всегда читали больше всего, и больше всего картин написано на темы «Ада», больше всего стихов написано самыми разными поэтами на эту тему. И, тем не менее, эта часть поэмы не только очень яркая, с точки зрения мастерства поэта, с точки зрения ее образов, нет, здесь мы с вами находим и глубочайшее богословие, и реальную аскетику. «Ад» у Данте – я имею в виду эту кантику, первую треть «Божественной комедии» – это та рука помощи, которую нам, живым, протягивает уже давно умерший поэт, для того чтобы мы не пришли «в сие место мучения», для того чтобы спасти нас заранее от тех мук, которые уготованы «диаволу и ангелам его»[59].

У Пуччини есть опера «Джанни Скикки». Она написана в мажорных тонах, хотя главный герой – грешник, шулер. Быть может, это подсказывает нам, что и такой грешник получит когда-то прощенье?