Без зла

Голову баб Шуры к тому времени уже украсил мелкий «барашек-химия» огненно-морковного цвета, тело — не менее огненные, кровавые велюровые халаты на блестящих молниях, ноги из вечных войлочных тапочек переобулись в кожаные, хранимые для «особых случаев» с 1955 года. Готовились к похоронам, а вышла свадьба, так бывает. Невеста к бракосочетанию была готова, жениха, как обычно, принудили. Уже пожилые дети не выдержали страстей и женили родителей в один день.

В сельсовет пришло полсела вдовиц и разбитных разведёнок прикоснуться к чужому счастью и обрести надежду. Обрели её в тот день все. Баб Шура была в фате и кримпленовом платье цвета «слоновая кость», хранимом для погребения. Фата, как ни бились, была ею отвоёвана: «Трёх детей я родила, а свадьбы у меня так и не было, то война, то целина — отстаньте!» Все и отстали.

На свадьбе пели и плясали две деревни. Дети, внуки и правнуки. В отдалении рыдали вдовицы. Баяны дымились, самогон варился тут же, в бане, запасённого категорически не хватало. Пир шёл неделю.

Все десять лет, что прожили, как голубки, молодые, мы ездили к ним в гости по лету. Годовщину свадебных торжеств праздновать. Баб Шура всегда с причёской и в огненном халате, молодой муж с аккуратно постриженными к приезду гостей бровями.

А потом он умер. Быстро. Диабет. А она не поверила. Дети забрали баб Шуру к себе, в её родную деревню. Она до сих пор жива. Красит волосы, не ходит, правда, уже, но до сих пор ждёт своего «милёночка». Не верит, не помнит ни похорон, ни переезда, да оно и к лучшему. Всё равно скоро увидятся.

А вы всё про брыли свои в сорок лет. Что попало.

Алтайские страдания

Одна из самых популярных телепередач на Алтае — это «Битва экстрасенсов». Особенно популярна среди женщин, но не потому, что женщины глупы и верят в хорошо или не очень хорошо срежиссированную мистику, дело в другом.

По легенде (основанной на реальных событиях), один примерный семьянин, проживающий в одном из горных районов Алтая, никогда не смотрел со своей женой её любимую «Битву». Скажу больше — укорял её всячески за наивность и обзывал всех участников телевизионного шабаша не иначе как шарлатанами и мошенниками. Здравомыслящий мужик был, одним словом.

Но «ночная кукушка» перекуковала на свою дурную голову. Уговорила, подпоила, усадила размякшего мужика у голубого экрана. Роковой просмотр закончился тем, что простой алтайский дядька без памяти влюбился в одну из ведьм-участниц. Крупную, рослую, кровь с молоком даму из Питера.

— И что? — спросите вы.

— А то! — отвечу вам я.

Мужчина не стал закапывать алые паруса на приусадебном участке. Он написал ведьме питерской любовное письмо и получил на него ответ. Собрал чемодан, скупо попрощался с женой, мол, прости, встреча наша была ошибкой, и умчался в плацкартном вагоне, помахивая алым парусом.

Живут душа в душу третий год. Колдовка эта, видимо, крепко его приворожила. А алтайские бабы больше своих мужиков к «Битве экстрасенсов» не приобщают, от греха подальше.

Кабанчик

Не так давно друзья мои пригласили отведать шашлыков и отпарить тело белое в баньке. Мой любимый вид досуга, кстати, чтоб сто градусов в парилке и весёлый огонёк в мангале, чтобы и тело белое, и мясо свежее шкварчали одновременно. Одно под вениками, второе на шампурах. И чтобы запах, значит. Эвкалипты-душицы заплетаются в косу с запахом дыма и хорошо промаринованного в луке мясца. Сельское детство, огородно-садовые травмы, ну вы понимаете. Согласилась, конечно. На рысях помчалась, искры из-под каблуков высекая. Это на работу хожу, покряхтывая, а в сторону неги и эпикурейства — лечу Иридой, крылья распушив.

Прилетаю, сделав остановку у сельмага. Без «пив и вод» какое эпикурейство? Баловство песочное. Портфельчик набила, влетаю во двор. С хозяевами чмоки-чмоки: «Как дела, о, как ты поправилась, дорогая?» Обмен любезностями, всё как у приличных людей.

Ноздри по ветру держу, как сеттер, из стойки в ползок, глаз охотничий ищет дымящийся мангал и цистерну с маринадом. Нету... Ни дыма, ни огня, ни мясца под луковым соусом.

— Чего это, — говорю, — гостью дорогую встречаете так обыденно, без огоньку?

— Да прости, мать, задержались немного, не успели тебе горностаевую дорожку постелить, каемся.

Я тётя необидчивая, рукава засучила, ринулась с места в дровник. Баню растопила, требую мангал притащить, люди мы свойские, всё по-домашнему, по-родственному, не обламываемся.

И тут ко мне, значит, подходит свинья. Натуральная живая свинья — кабанчик кастрированный, как выяснилось при ближайшем знакомстве. И смотрит эта свинья мне в глаза и отчетливо так, человечьим языком говорит мне: «Хрю!» И я с ней поздоровалась, конечно, спасибо родителям, воспитали.

— Ты откуда здесь такой красивый?! — спрашиваю.