Без зла

Саня, сделав вид, что меня не слышит, задрав голову, со всем вниманием разглядывал купольный крест. Пока мы в унылых раздумьях стояли в храмовой ограде, из храма вышел юноша в подряснике. По отсутствию хоть какой-то растительности на его лице было понятно, что это либо семинарист на побывке, либо просто служка, которого благословили носить подрясник. Саша, в отличие от меня, в таких тонкостях не разбирался и принял юношу за священника. Кинулся к нему, как к родному, и как на духу выложил нашу непростую историю. Молодой человек отчего-то весь задёргался и обложил нас такой проповедью о суевериях и мракобесии, что мы чуть на колени перед ним не встали.

— Что вы все такие дураки-то деревенские?! Люди в космос летают, генетикой занимаются, сотни болезней победили, а вы всё по бабкам бегаете, сглазы лечите, как ненормальные! К врачу! В больницу вам надо!

— Да были мы у врачей, всё в порядке с ней по медицинской части. И нам не заговор надо, а причаститься и воды святой взять.

— Причащаются для того, чтобы соединяться со Христом, а не колдунов отпугивать. А лечатся у врачей и дурью не маются! И воды не дам, будете там непонятно что с ней вытворять. Осквернять.

Тут меня такое зло взяло на этого умника, что я аж болеть на какой-то момент перестала.

— Юноша прекрасный, а тебя в какой семинарии так миссионерствовать перед аборигенами научили? Адрес подскажи, я туда благодарственное письмо напишу, как ты тут селян словом правды обжигаешь неистово. Саша, не распинайся перед ним, пойдём-ка отсюда, пока наш богословский диспут не перерос во что-нибудь неприличное.

— А вы, женщина, и вправду верите в то, что вас заколдовали? — с сарказмом спрашивает меня мальчик в подряснике.

— Я в Бога верю. И в его помощь страждущим. А также в то, что перед тем, как сотворить Землю и человека, Господь сотворил мир ангельский со всеми последующими событиями про низвергнутого Денницу и прочее, если по верхам. И ещё верю в то, что тебе, дурак ты молодой да горячий, через какое-то время будет очень стыдно за эту беседу.

Мы, как ошпаренные, не попрощавшись с нашим проповедником, выскочили со двора и буквально впрыгнули в машину.

— Куда? — поворачивается ко мне обескураженный Сашка.

— В Рубцовку. Там службы точно каждый день.

— Так нас, поди, и оттуда как собак погонят, — сомневается Марина.

— Не погонят. Там священство пожилое, закалённое. А это и не священник был. Мальчишка ещё, пороху поповского не нюхавший, что его слушать.

Мне же только запрети что, я же сразу становлюсь ужасно деятельной и способной к воскрешению из любого предсмертного состояния.

А до города Рубцовска из села Поспелиха без малого сто километров. Но что там эти сто километров для горячо жаждущих сердец? Поехали, конечно.

Боевой дух меня начал покидать и потихоньку я возвращалась в то непонятно болезненное состояние, которое у меня было до теологической битвы с юношей-неофитом. Нога никак не находила себе правильного безболезненного положения, как ни сядь, как ни вывернись, всё либо больно, либо ещё больнее. Голова в концентрированном тумане, изредка этот туман редеет и до меня доносятся обрывки диалогов Марины с Сашей то о ремонте мотоцикла, то о пропавшей бесследно на прошлой неделе тёлочке, которую они выкармливали целый год и которую то ли украли, то ли сама потерялась. Жарко. Душно.

Приехали мы к рубцовскому храму очень «вовремя». Литургия уже закончилась, но храм не был пуст, там служили молебен с акафистом и на моё счастье — с водосвятием. Тихо, спокойно, прихожан совсем мало, батюшка поёт и читает всё сам, без певчих. Хотела было пристроиться и попеть с ним акафист, но поняла, что не получится. Я не могла находиться в храме. Мне было неприятно всё: запах курящегося ладана, звякающие звуки кадила, голос священника, произносящего слова молитвы, а особенно неприятны мне были молящиеся люди, просто с души воротило, глядя на их склонённые головы. Вместе с этой непонятной неприязнью вдруг одолела меня страшная тоска непонятно по кому и чему. Единственным моим желанием было поскорее выйти из храма и больше туда не заходить.

— Ульяна, ты куда? — бросился мне вслед Саша. — Давай дождёмся батюшку!

— Саш, веришь, нет, не могу в храме стоять.

— Слушай, ну точно тебя дед сурочил, я тоже после того приворота в храме не мог стоять, меня как палками оттуда кто гнал.

Тут до меня стало медленно доходить, что дело и, правда, швах. Никогда и ничто меня из храма не гнало, никогда мне не было в храме плохо и тоскливо, и никогда звуки службы меня не угнетали и не раздражали. «Ну, всё, — думаю, — бесноватая стала. Глядишь, ещё загавкаю и начну в падучей у креста биться. Дожила. Сподобил Господь. Ну, дед, ну, собака переодетая, подсуропил мне заразу, гад такой!» И как в поспелихинском храме повторно навалился на меня боевой дух.