БЕЗЫМЯННЫЙ ЗВЕРЬ

– Прелестно. Перейдем ко второму этапу. Диплом с отличием. Первое место на областном конкурсе, гастроли. Прикрепленный персональный инструментальный квартет «Красные опята». Солистка филармонии, персональный оклад в двести рэ. Лотерейный билет с выигрышем машины «Победа». Два десятка концертных платьев из парчи, панбархата и бухарского шелка…

– Сколько? – взвилась, взвыла Анка.

– Я ошибся. Три десятка, – меланхолично поправился Мелкий. – Идем дальше. Отдельная палата в психдиспансере для Юрия Борисовича с унитазом и патефоном. Место заведующей птицефермой для Надежды Ивановны Фельзер…

– Маманя, что ль? Прохорова она… – ахнула Анка.

– Для Надежды Ивановны Фельзер, – переждав, скрипуче продолжил Мелкий, – что касается усохших кавказских родственничков… ох-хо-хо. Ладно. Голодному отроку Василию можно сделать сельхозинститут. Пусть растит рожь и тыкву с брюквой. Кто-то обязан ведь сытно кормить нас с вами – интеллигентную вершину социальной пирамиды, не так ли, Анечка?

Анка завороженно кивнула головой: согласная она, чтобы ее кормили.

– Третий этап, он же звездный, он же фанфарный. Звание народной артистки Се-се-се-ера. Персональный ЗИМ с персональным шофером. Афиши с портретами метр на полтора.

Корифей эстрады товарищ Утесов всенародно целует блестящий талант в лоб.

Товарищи Изабелла Юрьева, Лещенко, Козловский, Русланова и Шульженко записываются в очередь, чтобы пригласить свою молодую эстрадную смену и ее бешеный темперамент к себе на квартиру, чтобы угостить ее черной паюсной икрой и дагестанским коньяком, чтобы получить от нее пластинку с дарственной надписью…

– Это вы все про меня? – втиснулась наконец в сверкающие россыпи Анна.

– Про вас, деточка, – утомленно вздохнув при закрытых глазах, подтвердил Мелкий.

– А вы добрая фея, которая надела штаны, да? – с обворожительным восторгом напела юная солистка. – Вы ездите по стране и всем деточкам так и раздаете из портфеля, так и вынимаете то ЗИЛ персональный, то поцелуйчик товарища Утесова.

Мелкий оттолкнулся от спинки стула, поднял мохнатые ресницы. В глазах Анки полыхала зловещая невинность.

Озаботился: «А те-те-те-те-е-е. Тут шерстку дыбит непростая штучка».

– Нет, не всем, – скорбно вздохнул Арнольд, – и даже не через одну. И не деточкам. Я раздаю каторжникам. Ты слышала про таких зэков в нашем ГУЛАГе: каторжник вокала?

– Нет, – помотала головой деточка.

– Жаль, золотко. Это надо знать. Каторжник вокала – это избранные нами, которые отреклись. Один – от свободы, второй – от личной жизни. Третий – от всего вышеперечисленного и, особенно, от этого.

Арнольд бешено лягнулся и заорал дурным рассейским голосом:

– Знамо дело умарилась, умари-и-ила-а-ася-я-яа-а-а!

В его чудовищно расхлебяченой красной глотке мелко и ехидно вибрировал язычок.

– Это не ваш хомут, дитя. Вы меня поняли? Конный завод имени товарища Буденного один. Но в нем выводят и ломовиков и породистых скакунов. Первые тянут за собой в коммунизм по грязи телегу с мешками и кирпичами, и хвала им за это, как говорится, вечная им… благодарность.

А вторые несут на себе легкого и умного наездника. Их предназначение – слушать его и скакать! Далеко! Раздувать ноздри и рвать финишные ленточки. Деточка, послушайтесь меня: вы из последних, которые приходят к финишу первыми, если… если усвоите один закон. Вы его бездарно усвоили.

– Растолкуйте! – гневно потребовала Анка-отличница.

– С наслаждением.

Он действительно испытывал его, избирая верную тактику – тот самый бульон, в котором лучше всего выращивались бациллы его результатов.

– Какие у вас оценки по физике?

– Пятерка. Хотя и терпеть ее ненавижу.

– Как это заметно, деточка! Вам знаком принцип сообщающихся сосудов?

– Проходили.

– Мимо! – с лету уточнил Мелкий. – А потому вернемся к нему. Скажите, золотко, у вас на кухне краник смотрит рыльцем вниз?

– У нас, дяденька, нет краников, – скорбно вздохнула птичница из Подлипок, – у нас как-то больше лужи да пруд, куда гуси серут. А бывает, если повезло, и колодец.

– Ах да… – с некоторой оторопью вспомнил Мел- кий, – но ведь вы их, краники, видели?

– Видела, дяденька, здесь в сартире. И все рыльцами вниз. Как вон тот, – вытянула палец Прохорова-Фельзер по направлению к раковине в углу.

– А если повернуть рыльцем вверх, что будет?

– А что будет?

Мелкий выметнулся из кресла, сквозанул к раковине. С писком повернул, задрал кран рыльцем вверх. И открыл вентиль.

Тугая струя брызнула в потолок, раздробилась, хлынула вниз дождем на паркет, на стены, на гримировальные трюмо.

Слизистой пеленой заструились зеркала. Бахнула лампочка в люстре, осыпав стекло на Анку, на курчавую шевелюру Мелкого.

Сквозь ртутный ливень изумрудно полыхали его глаза, все вокруг чернело, намокало, слезилось.

– Хватит! – задрожала, пронзительно крикнула Анка.

Мелкий крутнул вентиль. Струя опала, всосалась в медное рыльце. Мелкий развернул его снова вниз – в раковину. Сел, мокрый до нитки, в кресло.