БЕЗЫМЯННЫЙ ЗВЕРЬ

Он видел, осязал не только всю сиюминутность, творившуюся под ним, но и все то, что ей предшествовало: как выслеживал Каринфа своего раба, хищную вожделенность хозяина к рассевку раба, дающему прибавку урожая. И властно заступившегося за раба Того, кто спустился с лысого холма. И суть пророчества заступника:

«И сына своего ты назовешь в честь деда и отца Василев-сом. И тот готов назвать наследника своего Прохором в честь тебя. И так уйдете умножением самих себя в века. И в муках обозначите свой путь благодеяний ради живота людского».

…Он выплывал из дали, возвращался, уже воспринимая суматошную тревогу старосты:

– Ваше сиятельство, Петр Аркадьевич, никак сомлел от содома нашего?

Столыпин потрясенно огляделся: все было на местах своих. Здесь утекла едва минута, тогда как ТАМ – не менее полудня. Он вспомнил все.

Вполголоса, с неистовым теплом вбирая ставший родственным облик старосты, сказал:

– Твое прошение о выходе из общины шестидесяти душ исполню в первую очередь. Явитесь завтра ко мне в Саратов. Получите семена, плуги, лошадей и ссуды. Велю вам выделить пять вагонов. Погрузитесь – и с Богом. Вас ждут наделы в Бийском уезде Алтайской губернии. Там черноземы – в четверть. Лес для построек первых поселенцев срублен и ошкурен. Отныне за вами труд во благо империи.

Прохоров припал к руке Столыпина:

– Отныне ты для нас отец родной, рядом с иконой твой патрет поместим, – скособочил голову, вытер слезу рукавом.

– Ну, будет, будет… – окреп голосом, осанкой губернатор. И повинуясь неудержимо подмывающему любопытству, сулящему фанфарно-звонко завершить сегодняшнюю встречу, задал он Прохорову шепотом совсем уж несуразный вопрос:

– Скажи, голубчик, рубец приметный в спину твою впечатан?

– Точно так, батюшко, – дико смаргивая, глядя во все глаза, обмер староста, – у меня, у родителя мово, да и у деда… только откуль эта примета наша племенная у Вашей светлости…

– Мне многое ведомо, бесценный ты наш, – размягченно и сияюще отодвинулся Столыпин.

Отходя от звончатого торжества, порожденного ответом Прохорова, и встраиваясь в сиюминутность погрома, жестко оглядел толпу.

– Бог вам судья! Вас обманули, и потому вина ваша частична. Отстроите здесь все, что сожжено, бесплатно. Войска не будут вызваны. А с этим…

Впечатываясь клеймом в мозг, в память неведомо откуда прянуло к нему: «Хам-мельо, Сим-парзит».

– Ас этим хамельоном паразитического свойства поступайте, как велит совесть. Сами воздайте ему то, что он заслуживает..

Он развернулся к Кривошеину:

– Семен Власович, пора.

– Герр губернатор! – панически, моляще выкрикнул студент. Давясь словами, заговорил по-немецки: – В венах вашей семьи вместе с русской течет избранная богом иудейская кровь. Ради этого пощадите иудея!

– Мою супругу оскорбит упоминание о кровной общности с вами, – с холодной брезгливостью отстранился Столыпин.

– Мы с вами люди одного круга! Неужели вы отдадите меня на растерзание этому стаду?!

– Стыдитесь! Это «стадо» веками вскармливает Россию. И ваших шинкарско чистокровных сородичей в том числе. Идемте, Семен Власович.

Они уже тронулись – повозка и двое верховых, когда сзади, прорезая глухие удары, рев и хряск, всплеснулся по заячьи тонкий, сверлящий страданием крик.

Вздрогнул князь. Ударил лошадей и пустил их вскачь Кривошеин. Ознобом покрылась спина Столыпина. Он встретился взглядом с Оболенским.

– Петр Аркадьевич, – угрюмо сказал князь, притершись своим конем к губернаторскому, – душу свою ведь губите. К тому же повод даете. Крючкотворы дворцовые бульдогами вцепятся за санкцию на самосуд.

– Знаю, голубчик, – болезненной судорогой исказилось его лицо, – розенблюмы сами так вздыбили проблему. Нам оставлено лишь отвечать. Либо они нас, либо мы их, иного не дано.

ГЛАВА 12

ОН, пронизавший разумом вселенские глубины, был вездесущ и вечен. Жизнь, сотворяемая им, была рассеяна в пространствах. Она дремала в вековечной летаргии неисчислимой серебристой пылью спор.

Вселенский вакуум держал в себе, как в клетке, химер-страшилищ: черных дыр. Они заглатывали и прессовали в утробе все сущее вокруг: кометы, астероиды, метеориты.

Законы тяготения сжимали их в тугую плотность, где твердь спекалась до чудовищных пределов. Затем, расплескивая океаны магмы, рождался запредельный взрыв, круша галактики и выпекая звезды, сжигая мириады драгоценных спор. Закваска жизни гибла.

Но ОН воссоздавал ее и сеял упорно, терпеливо, вековечно, поскольку в хаосе и мраке, в бездумьи промороженных стихий ЕГО проект и вездесущий помысел был неизменен: творить, где можно, Разум.

Сосредоточившись пастушеским вниманьем на отдаленном скопище светил, ОН скрупулезно подсчитал все галактическое «стадо», привычно отмечая строй нисходящих чисел:

– вся масса простиравшегося перед ним вселенского отсека 10⁵⁶ г,

– в нем сверхскопление галактик 10⁵² г,

– гигантские скопления галактик в сверскопленьях 10⁴⁸ г,

– галактика отдельной массой 10⁴⁴ г,

– в ней пылевые облака 10⁴⁰ г,

– скопленье звезд средь них 10³⁶ г,

– средний вес планет 10³² г.