Иным было отношение к сыновьям. В крестьянском хозяйстве каждая пара мужских рук ценилась особенно высоко: мужчина — «добытчик хлеба» для семьи, и его старались подольше задержать в родительском доме. Например, в Северном Брабанте (в начале XX в.) брак сына означал для отца-фермера потерю работника, снижение дохода, а порой и невозможность перестройки хозяйства, его модернизации. Зачастую старший сын, став полноправным хозяином только после смерти родителя, мог обзавестись собственной семьей. Естественно, что в этих условиях крестьяне поощряли более поздние браки сыновей. Подтверждение этому находим в статистике за 1880–1889 гг.: средний брачный возраст для мужчин 30,2 года, а для женщин — 27,5 г.{750} Таким образом, причины социально-экономического характера во многом определяли брачный возраст, и их воздействие порой оказывалось более сильным, чем моральный ущерб от публичного осмеяния.
В конце XIX — начале XX в. решающее слово при выборе брачного партнера, особенно в сельской местности, оставалось за родителями. Это хорошо прослеживается в Западной и Восточной Фландрии, а также в валлонских провинциях Намюр и Люксембург (в то время наименее промышленно развитых областях Бельгии). Разумеется, повсюду не исключались и браки по любви, когда молодые люди шли против воли старших. Существует точка зрения, что к середине XX столетия давление семьи на молодежь уменьшилось и постепенно стало заменяться влиянием групп по проведению совместного досуга, товарищей по учебе и работе.{751}
Каждая девушка мечтала выйти замуж за любимого. В народе бытовало множество поверий и гаданий, связанных с предстоящим браком. В Бельгии, например, благоприятным временем для гаданий считался день летнего солнцестояния — 24 июня — св. Жан. Именно в этот праздник девушки плели венки из цветов и, бросая их на деревья, узнавали по определенным приметам, когда ждать замужества.{752}
Кроме взаимной склонности и родительского авторитета выбор супруга был обусловлен и социально-экономическим положением семей будущих мужа и жены (значение экономического фактора в создании новой семьи сохраняется и по сей день). Брак должен был закрепить за человеком то место в обществе, которое он обрел рождением в данной социальной группе. Поэтому для нидерландцев начала XX в. само упоминание о браке между аристократами и представителями рабочего класса казалось почти чудом: настолько редким явлением это было. В сельской местности зажиточные крестьяне также пытались сохранить высокий социальный статус своих детей, регулируя семейно-брачные отношения: здесь «хозяйство женилось на хозяйстве» и «коровы вступали в брак с коровами». Браки, которые влекли за собой социальное неравенство, вызывали неприкрытое осуждение в обществе. Отмечая в начале XX в. тенденцию к большей подвижности социальных слоев, исследователи подчеркивали тот факт, что социальные группы в Нидерландах и Бельгии оставались эндогамными. Более того, по их мнению, даже в наши дни социальная эндогамия в сельских районах провинций Гронинген, Фрисландия и Северная Голландия проявляется сильнее, чем в XIX столетии.{753}
Важным фактором сохранения социальной структуры общества являлась конфессиональная эндогамия, так как социальное положение часто ассоциировалось с определенной религией. Кроме того, именно в семье воспитывается и культивируется религиозный дух, оберегаются традиции, связанные с определенным вероисповеданием. Население Бельгии гомогенно: подавляющее его большинство составляют католики; Нидерланды характеризует наличие двух конфессиональных групп: римско-католической и протестантской (кальвинизм), соотношение между которыми менялось на протяжении столетий, в XIX в. здесь еще сохранялось значительное преобладание протестантской религии.