Брак у народов Западной и Южной Европы

Стремление избежать слухов и позора, связанного с отказом, зачастую заставляло стороны проводить предварительные переговоры втайне. При положительном их исходе сватовство приобретало характер праздничного обнародования свершившегося факта: в домах обоих новьос в этот день готовили угощение и собирали гостей. Сваты вручали невесте расшитую сумку с деньгами (в соответствии с принятыми нормами) и другие подарки; визит завершался застольем.^{580} Существовали и другие способы оповестить о помолвке: в Сеговии на воскресных танцах жених показывал всем какую-либо вещь своей невесты, а в Таррагоне друг жениха, отплясывавшего на площади со своей невестой, взрывал петарды у ее ног до тех пор, пока юбка на девушке не загоралась снизу.^{581}

В тех районах севера, где превалировало мелкое и среднее крестьянское землевладение, имущественное соглашение доминировало в обычаях предсвадебного цикла. Это соглашение (именовавшееся при официальном юридическом оформлении capitulaciones matrimoniales) было тесно связано с бытовавшей в тех местах (в отличие от юга и центра) традицией единонаследия и подписывалось при женитьбе наследника. В нем детально определялись не только размеры имущества, передаваемого родителями наследнику (и следовательно, привносимого им в брак), но и сроки этой передачи (немедленно и целиком, или по частям, или после смерти родителей и т. д.), а также ее условия (обязательства содержать всех домочадцев, а также выделить определенную часть средств тем братьям и сестрам, которые захотят жениться или покинуть отчий дом). Во многих районах Каталонии свадьбу без соглашения воспринимали как отклонение от нормы и называли «цыганской свадьбой». Однако среди бедняков, т. е. тех, кому особенно нечего было оставлять своим детям, этот обычай не практиковался. Браки бесприданниц называли «святыми» или «как у Иосифа и Марии».^{582}

Место «деловой части» среди других обычаев варьировалось в зависимости от сложившейся традиции. Иногда она как бы сливалась со сватовством: галисийский чуфон от славословий в адрес жениха переходил (если встречал поощрение родителей невесты) к обсуждению материальной стороны дела; саламанкский жених после традиционной формулы предложения сообщал о своем имущественном положении и т. д. В ряде мест официальное сватовство фактически сводилось к выработке условий для подписания брачного контракта; реже имущественное соглашение выделялось в самостоятельный этап и могло совершаться за неделю и даже накануне свадьбы (в Ла Манче), однако в любом случае лишь его утверждение обеими сторонами означало их санкцию на брак.

Встреча могла происходить в доме одного из новьос, в местной таверне или у нотариуса, помогавшего улаживанию споров и оформлявшего итоговый документ; в Верхнем Арагоне собираться полагалось на нейтральной территории под дубом, желательно на равном расстоянии от обоих домов.^{583} Жених и невеста обычно не принимали в этом участия, с трепетом ожидая решения своей участи. Случалось, они с грустью расходились, возвратив друг другу скромные подарки, поскольку считали себя обязанными уступить амбициям не сумевших договориться отцов. Зато успешные переговоры отмечались застольем.

Там, где система единонаследия отсутствовала, а также среди многочисленного малоимущего населения дело упрощалось. Подразумевалось, что жених, явившийся свататься, располагает суммой, необходимой для устройства собственного очага, и принятие предложения обязывало его тут же передать эти деньги невесте.^{584}

Помимо соглашения о материальной стороне брака, в каждой местности существовала своя номенклатура вещей, требовавшихся от каждого из новьос. В Андалусии, где ответственность за исходную экономическую базу молодой семьи фактически ложилась на плечи жениха, невеста должна была обеспечить только кровать и постельное белье. Случалось иногда, что из-за бедности ее семьи кровать оказывалась низенькой, а матрац — набитым соломой или сухими листьями.^{585} У восточных басков при достижении дочерью 13-летнего возраста отец выделял ей участок земли, на котором та сеяла и выращивала лен, а затем, собрав и обработав его, собственноручно шила полотняную одежду и постельное белье, что вкупе с кухонной и столовой утварью составляло ее приданое.^{586} В кастильской провинции Авила стороны делили расходы на изготовление матраца для брачного ложа: невеста оплачивала материю, жених — шерсть для набивки.^{587} В провинции Толедо полученный невестой от жениха свадебный наряд зачастую был именно тем нарядом, в котором выходила замуж его мать, в свою очередь получившая его от своего будущего супруга.^{588}

Одежда невесты и жениха, в частности у каталонцев, помещалась в специальные сундуки, различавшиеся по материалу и украшениям у богатых и бедных. Мулы, нагруженные этими сундуками, составляли характерную часть свадебной процессии.^{589}