Чёрный обелиск

— Господин Ватцек, супруг мадам Лизы, которую вы преследуете своими знаками внимания в виде цветов и шоколадных конфет, решил, что это дары моего боевого товарища, и подкараулил его с длинным ножом.

— Ранены? — коротко осведомляется Ризенфельд и осматривает меня.

— Пострадала только его подметка, — отвечает за меня Георг. — Ватцек легко ранен.

— Вы опять выдумываете?

— На этот раз нет.

Я с удивлением смотрю на Георга. Его наглость переходит все границы. Но Ризенфельда не так просто уложить на лопатки.

— Ему надо исчезнуть! — заявляет он тоном римского императора.

— Кому? — спрашиваю я. — Ватцеку?

— Вам!

— Мне? Почему не вам? Или вам обоим?

— Ватцек на этом не остановится. Вы — естественная жертва. Подозревать нас ему и в голову не придет: мы оба лысые. А вам надо уехать. Согласны?

— Нет, — отвечаю я.

— Вы ведь все равно хотели уехать?

— Да, но не из-за Лизы.

— Я сказал «все равно», — не унимается Ризенфельд. — Вы ведь хотели отведать бурной жизни большого города?

— В качестве кого? В больших городах никто никого бесплатно не кормит.

— В качестве сотрудника одной из берлинских газет. На первых порах зарабатывать будете немного, но вполне достаточно, чтобы свести концы с концами. А дальше все зависит от вас.

— Что? — произношу я, не веря своим ушам.

— Вы ведь сами меня не раз спрашивали, нет ли у меня на примете какой-нибудь работы для вас! Ну вот ваш покорный слуга воспользовался своими связями и... Одним словом, у меня для вас кое-что есть. Поэтому я и решил к вам заглянуть. Первого января можете приступать к работе. Должность небольшая, но в Берлине! Вы довольны?

— Стоп! — вмешивается Георг. — С момента подачи заявления он обязан отработать у меня пять лет.

— Значит, ему придется удрать, не уволившись. Ну заметано?

— Сколько ему будут платить?

— Двести марок, — невозмутимо сообщает Ризенфельд.

— Так я и думал, — говорю я. — Все это лишь фата-моргана.

— Это что, ваше любимое развлечение — дурачить людей? Двести марок! Существует ли еще в природе такая смехотворная сумма?

— Да, с некоторых пор она снова существует, — отвечает Ризенфельд.

— Где? — спрашиваю я. — В Новой Зеландии?

— В Германии! Ржаная марка. Не слышали?

Мы с Георгом переглядываемся. До нас доходили слухи о какой-то новой денежной единице. О марке как эквиваленте определенного количества ржи. Но за последние годы было столько слухов, что никто в это не поверил.

— На этот раз все правда, — говорит Ризенфельд. — Я знаю это из надежных источников. А со временем ржаная марка превратится в золотую. За всем этим стоит правительство.

— Правительство! Которое само же и устроило инфляцию!

— Возможно. Но теперь пришло время перемен к лучшему. У правительства больше нет долгов. Триллион марок будет соответствовать одной золотой марке.

— А потом эта золотая марка тоже полетит вниз? И мы еще раз сыграем в эту увлекательную игру.

Ризенфельд допивает свое пиво.

— Вы согласны или нет? — спрашивает он.

В ресторане словно вдруг воцарилась гробовая тишина.

— Да, — отвечаю я, и у меня такое ощущение, будто это говорит за меня кто-то другой.

Я не решаюсь посмотреть на Георга.

— Вот это другой разговор, — говорит Ризенфельд.

Я смотрю на скатерть на столе. Ее узоры расплываются у меня перед глазами. Потом я слышу голос Георга:

— Официант! Мы желаем получить заказанную бутылку Форстер Иезуитенгартена немедленно!

Я поднимаю голову.

— Ты же спас нам жизнь, — говорит он. — Поэтому...

— Нам? Почему нам? — удивляется Ризенфельд.

— Спасти одну жизнь — значит спасти несколько жизней, — не теряется Георг. — Каждая жизнь тесно связана с другими жизнями.

Самый трудный момент позади. Я с благодарностью смотрю на Георга. Я предал его, потому что не мог иначе, и он это понял. Он остается в Верденбрюке.

— Ты как-нибудь навестишь меня, — говорю я. — И я познакомлю тебя со знаменитыми актрисами и другими светскими львицами Берлина.

— Эх, друзья мои! Вот это планы! — произносит Ризенфельд, обращаясь ко мне. — Где же вино? Я ведь вам только что спас жизнь!

— Кто здесь кого спасает? — спрашиваю я.

— Каждый хоть раз кого-нибудь спасает, — отвечает Георг. — И убивает. Порой и сам того не зная.

Вино стоит на столе. Появляется Эдуард. Бледный и чем-то расстроенный.

— Налейте и мне!

— Отвали! — говорю я. — Обойдемся без нахлебников. Мы и сами управимся с одной бутылкой.

— Да нет, я не в том смысле. Бутылка все равно за мой счет. Я плачу. Только дайте мне бокал. Мне надо чего-нибудь выпить.

— Ты нас угощаешь?.. Да ты случайно не заболел?

— Сказал, угощаю, значит угощаю! — Эдуард садится. — Валентин умер...

— Валентин?.. Что с ним стряслось?

— Паралич сердца. Мне только что позвонили.

— И за это ты хочешь выпить, свинья? — возмущаюсь я. — Потому что наконец от него избавился?

— Да нет, клянусь вам! Не поэтому! Он же спас мне жизнь!

— Как? — удивляется Ризенфельд. — И вам тоже?..

— Конечно, мне, а кому же еще?

— Что здесь происходит? — спрашивает Ризенфельд. — Куда я попал? В клуб спасателей жизни?

— Время такое, — отвечает Георг. — За эти годы многие были спасены. А многие — нет.