Чёрный обелиск

Он ухмыляется. Я отвечаю холодным взглядом на его предательскую ухмылку.

— Дешевый трюк! Удар ниже пояса, вполне в духе Генриха! Послушай, ты, скромный ценитель доступных благ! Ты можешь мне объяснить, зачем ты с таким упоением читаешь журналы, в которых только и говорится о недоступных сиренах, скандалах в высшем обществе, театральных дивах и кинозвездах-сердцеедках?

Георг опять выпускает мне в лицо облако дыма ценой не меньше трехсот марок.

— Чтобы потешить свою фантазию. Ты никогда не слышал о небесной и земной любви? Ты ведь, кажется, недавно пытался объединить эти два разных понятия в своей Эрне и получил хороший урок. Наивный продавец колониальных товаров любви, торгующий на одном прилавке икрой и кислой капустой! Неужели ты до сих пор не понял, что твоя кислая капуста от этого не станет икрой, зато икра будет вонять кислой капустой? Я держу их на расстоянии и тебе советую делать то же самое! Так жить гораздо удобней. Ну ладно, хватит об этом, пойдем помучим Эдуарда Кноблоха. У него сегодня тушеная говядина с вермишелью.

Я, кивнув, молча иду за шляпой. Георг, сам того не замечая, больно уколол меня, но я скорее сдохну, чем признаюсь ему в этом или хотя бы намекну на его бестактность.

Когда я возвращаюсь, в конторе сидит Герда. Она в зеленом свитере и короткой юбке, в ушах у нее — огромные серьги с искусственными камнями. К свитеру слева приколота роза из поистине неувядающего букета Ризенфельда. Показав на нее пальцем, она говорит:

— Merci! Наши все обзавидовались. Такие снопы дарят только примадоннам.

Я смотрю на нее. Вот, похоже, как раз именно то, что Георг называет земной любовью, думаю я, — сама ясность, твердость, молодость и никаких громких слов. Я послал ей цветы, и она пришла. Точка. Она отреагировала на эти цветы, как и подобает здравомыслящему человеку. Театральным ужимкам и словам она предпочитает дело. И вот она сидит передо мной, всем своим видом выражая согласие, и обсуждать, собственно, больше нечего.

— Что ты делаешь после обеда? — спрашивает она.

— До пяти работаю. Потом учительствую. Я даю уроки одному идиоту.

— Уроки чего? Идиотизма?

Я ухмыляюсь.

— В сущности — да.

— Значит, после шести ты свободен. Приходи в «Альтштетерхоф». У меня там тренировка.

— Хорошо, — отвечаю я, не раздумывая.

Герда встает.

— Ну пока!

Она подставляет мне лицо. На такой результат я никак не рассчитывал, посылая ей цветы. Но почему бы и нет? Георг, пожалуй, прав: чтобы избавиться от любовных мук, нужна не философия, а другая женщина. Я робко целую Герду в щеку.

— Глупый! — говорит она и крепко целует меня в губы. — У странствующих артистов нет времени на эти детские игры. Через две недели я уезжаю. Значит, до вечера!

Она идет к выходу, твердо ступая своими крепкими, сильными ногами, расправив крепкие плечи. На голове у нее красный берет. Она явно тяготеет к ярким цветам. Выйдя во двор, она останавливается перед обелиском и обводит взглядом нашу «Голгофу».

— Это наш склад, — поясняю я.

Она кивает.

— Доходное дело?

— Да как сказать? Не очень. В наше-то время...

— И ты работаешь в этой фирме?

— Да. Смешно, правда?

— Ничего смешного. Во всяком случае, не смешнее, чем делать мостик и просовывать голову между ног в «Красной мельнице». Вряд ли Бог создавал меня именно для этого. Пока!

Из сада выходит фрау Кролль с лейкой.

— Приличная девушка, — говорит она, провожая Герду взглядом. — Чем она занимается?

— Она акробатка.

— Акробатка? — удивляется фрау Кролль. — Акробаты чаще всего приличные люди. Она ведь не певица, а?

— Нет. Она настоящая акробатка. Сальто, стойка на руках, человек-змея и тому подобное.

— Я смотрю, вы ее хорошо знаете. Она что, хотела что-нибудь купить?

— Пока нет.

Фрау Кролль смеется. Стекла ее очков весело поблескивают.

— Дорогой Людвиг, — говорит она. — Вы и представить себе не можете, какой смешной и нелепой покажется вам ваша сегодняшняя жизнь, когда вам будет семьдесят!

— Боюсь, что вы ошибаетесь, фрау Кролль, — отвечаю я. — Она уже сейчас кажется мне довольно смешной и нелепой. Кстати, что вы можете сказать о любви?

— О чем?

— О любви. О земной и небесной любви.

Фрау Кролль смеется еще громче.

— Я уже давно забыла, что это такое. И слава Богу!

Я стою в книжном магазине Артура Бауэра. Сегодня день выдачи платы за уроки, которые я даю его сыну. Артур-младший не упустил случая в качестве приветствия подложить мне на стул пару канцелярских кнопок. Я бы с удовольствием сунул его баранью рожу в аквариум с золотой рыбкой, украшающий их плюшевую гостиную, но вынужден сдерживаться, и Артур-младший это знает.

— Значит, йога? — с наигранной приветливостью говорит Артур-старший, придвигая ко мне стопу книг. — Я подобрал вам все, что у нас есть. Йога, буддизм, аскетизм, созерцание пупка... Вы решили стать факиром?

Я окидываю его враждебным взглядом. Он маленького роста, у него острая бородка и проворные глаза. Еще один умник, тычущий шпажонкой в мое исколотое сердце! Но с тобой, дешевый зубоскал, я уж как-нибудь управлюсь, ты — не Георг!

— В чем смысл жизни, господин Бауэр? — сердито спрашиваю я.