Чёрный обелиск

Я с удивлением смотрю на этого светского льва. Он снисходительно улыбается. Ему не нужны никакие правила хорошего тона. Я легко подавляю в себе желание прибегнуть к иронии: ирония выглядит неубедительно, когда твой оппонент дарит направо и налево золотые кольца с аметистами, которые тебе не по карману. Борчихи лениво поднимаются и демонстрируют пару бросков. Вилли с интересом наблюдает за ними.

— Шикарные бабы! — шепчет он, как довоенный кадровый обер-лейтенант.

— Это еще что за новости?! Равнение направо! Смирно!! — раздается сзади унтер-офицерский рык.

Вилли испуганно вздрагивает. Рене улыбается ему, гордо поблескивая кольцом.

— Теперь ты понимаешь, что я имел в виду? — обращается Вилли ко мне.

Я понимаю. Они наконец уходят. На улице, перед дверью, их ждет машина Вилли, красный кабриолет с красными кожаными сиденьями. Хорошо, что Герда задерживается. Это избавит ее по крайней мере от зрелища кабриолета. Я лихорадочно прикидываю, какую программу я мог бы предложить ей сегодня вечером. Единственное, чем я располагаю, кроме «настольной книги» любителя хороших манер, — это талоны Эдуарда Кноблоха, но они, к сожалению, действительны только днем. Я принимаю решение все же попытаться всучить их Эдуарду, соврав, что это последние два талона.

Выходит Герда.

— Знаешь, чего я хочу, мой хороший? — говорит она, прежде чем я успеваю открыть рот. — Давай поедем за город! На трамвае. Мне хочется подышать свежим воздухом.

Я изумленно смотрю на нее, не веря своим ушам. «Подышать свежим воздухом» — как раз то самое, за что меня так глумливо высмеяла эта ядовитая змея Эрна! Может, она уже успела ей что-нибудь рассказать? С нее станется!

— А я думал, мы поужинаем в «Валгалле», — осторожно, с опаской говорю я. — Там прекрасная кухня.

— Зачем? — отвечает Герда, махнув рукой. — Такой хороший вечер! Я сделала немного картофельного салата — вот видишь? — Она показывает небольшой сверток. — Купим там где-нибудь по паре сосисок и пива и устроим маленький пикник. Согласен?

Я молча киваю, терзаемый еще большими сомнениями и подозрениями. Мне никак не забыть ехидство Эрны по поводу «дешевого вина».

— В девять мне уже надо быть в этом противном вонючем кабаке, в «Красной мельнице», — говорит Герда.

Противный вонючий кабак? Я опять подозрительно смотрю на нее. Но глаза ее — сама искренность и невинность. И вдруг до меня доходит: то, что для Эрны — рай, для Герды — все лишь рабочее место! Она ненавидит этот шалман, который Эрна обожает! Слава Богу! Я спасен. Зловещий призрак «Красной мельницы» с ее безумными ценами исчез, как Гастон Мюнх в роли призрака отца Гамлета, опускающийся в люк на сцене. Перед моим внутренним взором встают блаженные тихие дни с бутербродами и домашним картофельным салатом! Простая жизнь! Земная любовь! Душевный покой и мир! Наконец-то! Пусть кислая капуста! Кислая капуста тоже может стать деликатесом! Например, с ананасами, отваренная в шампанском. Сам я, правда, ничего подобного не ел, но Эдуард Кноблох утверждает, что это пища королей и поэтов.

— Ну хорошо, Герда, — говорю я нарочито спокойно. — Если ты настаиваешь — будем гулять по лесу.

8

Деревня Вюстринген утопает во флагах. Сегодня здесь проходит открытие поставленного нами памятника воинской славы. Наша фирма присутствует в полном составе: Георг и Генрих Кролль, Курт Бах и я.

Священники обеих конфессий уже отслужили свои мессы, каждый за своих павших прихожан. Католический священник оказался в более выгодном положении: его церковь выше и просторней, украшена цветными росписями и витражами; тут и ладан, и парчовые ризы, и служки в красных стихарях и белых накидках. А у протестантского пастора всего лишь часовня с голыми стенами и простыми окнами. И сейчас он, стоя рядом со своим католическим коллегой, выглядит на его фоне, как бедный родственник. Католик, в накидке с кружевами, окружен юными хористами; на протестанте лишь черный сюртук, составляющий все его убранство. Как шеф отдела рекламы я должен признать, что католицизм в этом отношении оказался гораздо дальновидней Лютера. Он апеллирует не к рассудку, а к воображению. Католические священники одеты, как шаманы у древних племен, и католическое богослужение с его яркими красками, особой атмосферой, ладаном, декоративностью ритуалов как церковное действо — вне всякой конкуренции. Наш протестант чувствует это; он тощ и в очках. Католик, краснощекий, полный, с роскошной седой шевелюрой, выгодно отличается от него.