Чёрный обелиск

Дёббелинг подмигивает ему. Он наливает всем водки.

— Выпьем за это!

Он нас на открытие памятника не приглашал. Это была инициатива Волькенштайна, равнодушного к презренному металлу. Сам Дёббелинг предпочел бы вообще не видеть здесь никого из нас, разве что Генриха Кролля; с этим он бы управился в два счета.

— У нас с вами была договоренность о том, что оплата будет произведена в день открытия памятника, — продолжает Георг.

Дёббелинг равнодушно пожимает плечами.

— Какая разница — сегодня или через неделю? Если бы вам все сразу же платили...

— И платят. Иначе мы просто не продаем.

— Но нам-то вы продали. Ваше здоровье!

Мы не отказываемся и от водки. Дёббелинг опять подмигивает писарю, который смотрит на него с неподдельным восторгом.

— Хорошая водка, — говорю я.

— Еще по одной? — спрашивает писарь.

— Почему бы и нет?

Писарь наливает. Мы пьем.

— Ну значит, договорились? — произносит Дёббелинг. — В конце следующей недели.

— Договорились, — отвечает Георг. — Сейчас! Прикажете писать расписку?

Дёббелинг оскорблен. Мы приняли сигары и выпивку — и вдруг чего-то еще требуем! Это не по правилам.

— В конце следующей недели, — повторяет он. — Еще по одной? На прощанье?

— Почему бы и нет?

Дёббелинг и писарь заметно оживляются. Они думают, что победили в этой коммерческой схватке. Я смотрю в окно. Там, словно картина в раме, — предвечерний пейзаж: ворота, дуб, а дальше — невыразимо кроткая даль желто-зеленых полей. «Чего мы тут грыземся? О чем спорим? — думаю я. — Вот где жизнь — в этом тихом изумрудно-золотом сиянии, в ровном дыхании природы, в круговороте времен! А что мы сделали с этой жизнью?»

— Мне очень жаль, — слышу я голос Георга, — но мы вынуждены настаивать на соблюдении условий. Вы знаете, что через неделю это уже будут совсем другие деньги. Мы и так уже слишком много потеряли на этом заказе. Нам пришлось ждать оплаты на целых три недели дольше, чем мы предполагали.

Бургомистр смотрит на него с хитрой усмешкой.

— Ну так тем более — одна неделя ничего не изменит.

Писарь вдруг глумливо хихикает.

— А что вы будете делать, если не получите денег? Вы же не можете увезти памятник обратно?

— Почему же не можем? — отвечаю я. — Нас здесь четверо, а один из нас, к тому же, — скульптор. Мы очень даже просто можем демонтировать орлов, а если понадобится, даже льва. Наши рабочие через два часа могут быть здесь.

Писарь улыбается.

— Вы думаете, вам позволят так просто взять и демонтировать уже освященный памятник? В Вюстрингене несколько тысяч жителей.

— Не говоря уже о майоре Волькенштайне и Союзе ветеранов войны, — прибавляет бургомистр. — А это настоящие патриоты!

— А кроме того, если вы все-таки попытаетесь разобрать памятник, вряд ли вы еще когда-нибудь сможете продать здесь даже простую могильную плиту.

Писарь уже открыто ухмыляется.

— Еще по рюмке? — спрашивает Дёббелинг с такой же наглой ухмылкой.

Все. Конец. Мы у них в руках. И сделать ничего нельзя.

В этот момент кто-то стремительно вбегает во двор.

— Господин бургомистр! — кричит он в окно. — Скорее! Идемте! Там случилось несчастье!

— Какое несчастье?

— Бесте! Они его... Они хотели сорвать флаг, ну и... тут все и произошло!

— Что? Бесте начал стрелять? Проклятый социалист!

— Нет! Бесте... он... он весь в крови...

— А больше никто не пострадал?

— Нет, только Бесте...

Лицо Дёббелинга проясняется.

— А... Ну так чего же вы так орете?

— Он не может встать. И у него изо рта идет кровь.

— Получил, небось, пару раз по морде. Так ему и надо! — заявляет писарь. — Зачем он провоцирует народ? Ладно, без паники! Мы сейчас придем.

— Прошу прощения, господа, — официальным тоном произносит Дёббелинг, — но я вынужден вас покинуть. Долг есть долг. Я должен лично во всем разобраться. Придется отложить решение вашего вопроса.

Он, уже не сомневаясь, что окончательно отшил нас, надевает сюртук. Мы выходим вместе с ним. Он не торопится на место происшествия. И мы знаем, почему. Когда он туда явится, уже никто не сможет припомнить, кто избил Бесте. Известный прием.

Бесте лежит в узком коридорчике своего дома. Рядом с ним валяется разорванный флаг республики. Перед домом стоит небольшая толпа зевак. Никого из «железной гвардии» среди них нет.

— Что тут произошло? — спрашивает Дёббелинг жандарма, стоящего с блокнотом у двери.

Жандарм начинает докладывать.

— Вы присутствовали при этом? — перебивает его Дёббелинг.

— Нет. Меня позвали позже.

— Так. Значит, вы ничего не знаете. Кто здесь был, когда это случилось?

Все молчат.

— А вы не хотите послать за врачом? — спрашивает Георг.

Дёббелинг сердито смотрит на него.

— Это еще зачем? Плеснуть воды в лицо, да и...

— Вода тут не поможет. Человек умирает.

Дёббелинг резко оборачивается и наклоняется над Бесте.

— Умирает?

— Да. У него сильное кровотечение. Возможны и переломы. Похоже, его сбросили с лестницы.

Дёббелинг выразительно смотрит на Георга, зло прищурив глаза.

— Это пока что всего лишь ваше личное предположение, господин Кролль, и больше ничего. Предоставим окружному врачу ставить диагнозы.

— Значит, местный врач не придет?