Чёрный обелиск

Деньги лежат на красной клетчатой скатерти среди рюмок и кофейных чашек. Георг пересчитывает их и пишет расписку. Я смотрю в окно. Желто-зеленые поля все еще светятся в сумерках, но они уже не кажутся воплощением гармонии бытия; они как будто съежились и в то же время угрожающе придвинулись.

Дёббелинг берет расписку.

— Я думаю, вам не надо объяснять, что вы больше никогда не установите ни одного памятника на нашем кладбище, — говорит он.

Георг качает головой.

— Ошибаетесь. Мы очень даже скоро установим здесь памятник. Столяру Бесте. Бесплатно. И это не имеет никакого отношения к политике. А если вы вдруг захотите добавить фамилию Бесте на памятнике воинской славы — мы готовы сделать безвозмездно и это.

— Ну до этого, я думаю, дело не дойдет.

— Я так и думал.

Мы идем к вокзалу.

— Выходит, деньги у него были? — говорю я.

— Конечно, были. И я это знал. Они у него были еще два месяца назад, и он сразу же пустил их в оборот и неплохо на этом заработал. А теперь хотел наварить еще пару сотен тысяч. Мы бы и через неделю ничего получили.

На вокзале нас поджидают Генрих Кролль и Курт Бах.

— Ну что, получили деньги? — спрашивает Генрих.

— Да.

— Вот, видите! Это порядочные люди. И надежные клиенты.

— Да, надежные.

— Бал отменили, — сообщает Курт Бах, дитя природы.

Генрих поправляет галстук.

— А столяр сам виноват. Это была неслыханная провокация!

— Что именно? Что он вывесил официальный государственный флаг?

— Это была провокация! Он знал настроения в деревне. И прекрасно понимал, что это не может не привести к конфликту. Это же ясно как дважды два.

— Верно, Генрих, это ясно как дважды два... — говорит Георг. — А теперь сделай одолжение: заткни свою вонючую глотку!..

Генрих Кролль обиженно встает, хочет что-то сказать, но, взглянув на лицо Георга, поджимает губы и долго отряхивает пыль со своего пиджака маренго. Потом, заметив Волькенштайна, направляется к нему. Майор, тоже ожидающий поезда, сидит на самой отдаленной скамейке и, судя по всему, был бы счастлив находиться в эту минуту уже в Верденбрюке. Он явно не в восторге от желания Генриха составить ему компанию. Но тот садится рядом.

— Ну и чем, по-твоему, закончится вся эта история?

— Ничем. Никого из убийц не найдут.

— А Волькенштайн?

— Этому тем более ничего не грозит. Наказали бы только столяра, если бы он остался в живых. И больше никого. Политическое убийство, если оно совершается правыми, всегда почетно, и для него всегда найдутся смягчающие обстоятельства. У нас хоть и республика, но судьи, чиновничество и офицерство остались те же. Чего же тут ожидать?

Мы смотрим на догорающий закат. Тяжело пыхтя, подходит поезд, черный, как катафалк, и какой-то неприкаянный. Странно, — думаю я, — на войне мы видели столько мертвецов и знаем, что понапрасну погибло более двух миллионов одних только немцев, — почему же нас так взволновала смерть одного-единственного человека, а те два миллиона мы уже почти забыли? Наверное, потому что один покойник всегда означает смерть, а два миллиона — это уже просто статистика.

9

— Нет, мавзолей! — решительно заявляет фрау Нибур. — Только мавзолей и больше ничего!

— Хорошо, — говорю я. — Значит, мавзолей.

Эта маленькая, запуганная женщина сильно изменилась после смерти мужа. Она стала резкой, словоохотливой и сварливой и уже успела изрядно потрепать нам нервы.

Я уже две недели веду с ней переговоры по поводу памятника, и с каждым разом мое отношение к усопшему булочнику меняется в лучшую сторону. Многие люди добры и приветливы лишь, пока им плохо, и становятся невыносимыми, как только судьба проявляет к ним благосклонность, особенно в нашем славном отечестве. Самые робкие, покорные и услужливые новобранцы, например, часто становятся самыми свирепыми унтер-офицерами.

— Но у вас ведь даже нет образцов мавзолеев, — едко замечает фрау Нибур.

— Образцов мавзолеев вообще не бывает, — отвечаю я. — Мавзолеи изготавливают по меркам, как бальные платья для королев. У нас есть несколько эскизов, и если понадобится, мы сделаем еще один, специально для вас.

— Да уж будьте любезны, сделайте! Это должно быть что-нибудь особенное. Иначе я пойду к Хольману и Клотцу.

— Надеюсь, вы там уже были. Мы всегда рады, когда наши клиенты приходят к нам, ознакомившись с продукцией и услугами наших конкурентов. Ведь главное при создании мавзолея — это качество.

Я знаю, что она была у них. Мне сообщил об этом агент фирмы «Хольман и Клотц», Оскар-Плакальщик. Мы недавно встречались с ним и попытались завербовать его в свои осведомители. Он пока колеблется, но мы пообещали ему более высокий процент с продаж, чем ему платят в его фирме, и он, взяв время на размышление, на всякий случай уже сейчас проявляет любезность и оказывает нам шпионские услуги.

— Покажите мне ваши эскизы! — приказывает фрау Нибур тоном герцогини.

У нас нет никаких эскизов, но я достаю несколько набросков воинских памятников, довольно эффектных, полутораметровых, нарисованных углем и раскрашенных цветными мелками, на фоне колоритных пейзажей.