Чёрный обелиск

— Как далеко?

— Слишком далеко. Не забывайте, что вы всего-навсего — сотрудник фирмы.

— А я как раз постоянно об этом забываю. Иначе вам пришлось бы платить мне тройное жалование — как художнику, начальнику канцелярии и заведующему отделом рекламы. А что касается субординации, то мы с вами не в армии, иначе это вам пришлось бы стоять передо мной по стойке «смирно». И наконец, если вы хотите, я могу позвонить вашим конкурентам — Хольман и Клотц возьмут меня к себе, не раздумывая.

Открывается дверь соседней комнаты, и на пороге появляется Георг в ярко-красной пижаме.

— Ты, кажется, говорил о Вюстрингене, Генрих?

— Да, о Вюстрингене, о чем же еще?

— И тебе не стыдно? В Вюстрингене убили человека! Взяли и оборвали его жизнь. Уничтожили целый мир, целую вселенную! Каждое убийство — это первое убийство в мире. Это каждый раз — история Каина и Авеля! Если бы ты и твои товарищи наконец поняли это, то на нашей в общем-то благословенной земле не было бы такой военной истерии и таких восторженных воплей по поводу войны!

— Да! Было бы рабство и холуйство! Лакейская покорность позорному Версальскому миру!

— Версальский мир! Ну конечно! — Георг подходит ближе, распространяя крепкий аромат глинтвейна. — Если бы мы выиграли войну, мы бы, разумеется, заключили своих противников в братские объятия и осыпали их щедрыми подарками, верно? Может, ты забыл, что́ твои товарищи собирались аннексировать? Украину, Бри, Лонви и весь железно-рудный и угольный бассейн Франции! А они отняли у вас Рур? Нет, не отняли! Ты что, хочешь сказать, что наш мирный договор — если бы мы его диктовали! — не был бы в десять раз безжалостней? Я сам, своими ушами, слышал все это из твоей наглой пасти еще в семнадцатом году! Франция должна стать третьесортной страной! Огромные территории России подлежат аннексии! Все наши враги должны платить репарации! Выжать из них все до последней капли! Это все твои слова, Генрих! А теперь вы хором орете о несправедливости по отношению к Германии! Просто блевать охота от вашего нытья и от вашего реваншистского гавканья! Вечно у вас виноват кто-нибудь другой! От вас за версту несет самоуверенностью! Фарисейское отродье! Знаете ли вы, что главный признак мужчины — это способность отвечать за свои дела и поступки? А вы всегда — жертвы чудовищной несправедливости, и ваше единственное отличие от Господа Бога — это то, что Он знает всё, а вы всё знаете лучше.

Георг озирается, словно только что проснулся. Лицо у него уже почти одного цвета с пижамой, и даже лысина порозовела. Генрих испуганно пятится от него. Георг наступает. Он взбешен.

— Не плюй мне в лицо свои бациллы! — кричит Генрих. — Кто будет работать, если я тоже свалюсь с гриппом?

— Придется отменять смерть, — вставляю я.

Воюющие друг с другом братья — это особый аттракцион. Георг в своей ярко-красной атласной пижаме, вспотевший от злости, и Генрих в визитном костюме, охваченный паническим страхом инфекции. Кроме меня, эту сцену наблюдает только Лиза, которая, несмотря на холод и дождь, торчит в окно в халате, расшитом парусниками. В доме Кнопфа открыта дверь. Дождь висит перед ней, словно бисерный занавес. У Кнопфа так темно, что девушки даже включили свет. Такое впечатление, будто там плавают вагнеровские рейнские русалки. Через двор шагает под огромным зонтом гробовщик Вильке, напоминая черный гриб. Генрих покидает контору, буквально выдавленный Георгом за порог.

— Полощите горло соляной кислотой! — кричу я ему вслед. — Для людей вашего склада грипп смертельно опасен!

Георг смеется.

— Какой же я идиот! Как будто таких, как он, можно переубедить!

— Откуда у тебя такая пижама? — спрашиваю я. — Ты что, вступил в коммунистическую партию?

В окне напротив раздаются аплодисменты: Лиза хлопает в ладоши, совершая тем самым маленький акт протеста против Ватцека, истинного национал-социалиста и будущего директора бойни. Георг кланяется, прижав руку к сердцу.

— Ложись в постель, — говорю я. — Ты же весь вспотел! Тоже мне — ходячий фонтан!

— Потоотделение полезно! Посмотри на дождь — это же потеет небо! А вон хохочущий кусок жизни, в своем расстегнутом халате, с белоснежными зубами! Какого черта мы тут делаем? Почему мы не взорвемся и не взлетим тысячами искр в небо, как фейерверк? Если бы мы хоть раз как следует задумались о том, что такое жизнь, мы бы так и сделали! Зачем я продаю надгробия? Почему я не метеорит? Или гриф, который летает над Голливудом и похищает самых красивых женщин из их голубых бассейнов? Почему нас угораздило жить в Верденбрюке и воевать с какими-то сопляками в кафе «Централь», а не водить караваны в Тимбукту, безбрежным африканским утром, в компании краснокожих носильщиков? Почему у нас нет собственного борделя в Йокогаме? Отвечай! Мне важно знать это прямо сейчас! Почему мы не плаваем наперегонки с пурпурными рыбами алыми вечерами у берегов Таити? Отвечай!

Он хватается за бутылку водки.