Четверть века назад. Часть 2

Онъ наклонился было еще разъ къ ея рук, но она быстро откинула ее отъ него за спину, присла передъ нимъ большимъ, офиціальнымъ, институтскимъ реверансомъ, — и со словами: «хорошенькаго понемножку!» выбжала, не оглядываясь на него, изъ гостиной.

Она спускалась съ лстницы, когда снизу раздался грубый голосъ «фанатика».

— Что это вы тамъ балуетесь пусто, ждать васъ только приходится всегда! На репетиціи ужь вс!..

— Репетиція тю-тю! засмялась на это Ольга, дрыгнувъ чрезъ ступеньку.

— Что-б?!.

— И спектакль — фюить! свистнула она, прыгая чрезъ другую.

Вальковскій однимъ прыжкомъ очутился на ступени рядомъ съ барышней.

— Вы меня морочить, аль что! Говорите толкомъ! забормоталъ онъ шипящимъ голосомъ.

— Безъ шутокъ, княгиня заболла, въ постели, сойти не можетъ, спектакль отмняется.

— До коихъ поръ?

— А когда выздороветъ, должно-быть.

— Такъ она, можетъ, въ постелило и Богъ знаетъ сколько проваландаться вздумаетъ! рявкнулъ «фанатикъ».

— А этого ужь я не знаю, равнодушно проговорила Ольга Елпидифоровна, сходя въ сни.

Онъ очутился опять рядомъ съ нею.

— Такъ вдь до того разъдутся вс… Безъ публики играть что ли будемъ…

Она только плечами пожала, и вышла на крыльцо.

Онъ зврски глянулъ кругомъ себя, какъ бы ища предмета на которомъ могъ бы сорвать свою злость, и не найдя ничего, повидимому, швырнулъ на полъ фуражку которую держалъ въ рук, и бшено, съ какимъ-то дикимъ, волчьимъ рычаніемъ принялся топтать ее ногами…

— Бабы — куриный народъ! можно было только разслышать.

— Что тамъ такое? быстро обернулись на этотъ вой Духанинъ и Факирскій, стоявшіе на крыльц, любуясь только что въхавшею во дворъ лихою, подобранною стать ко стати тройкой гндыхъ въ золоченыхъ и звенящихъ бляхахъ по-ямщицки, запряженною въ щегольской съ иголочки небольшой тарантасъ, съ молодымъ русобородымъ кучеромъ въ грешневик набекрень, убранномъ павлиньими перьями, и черной плисовой безрукавк на красной шелковой рубах навыпускъ…

— А это Левъ Гурычь Синичкинъ собственною особой панихиду себ поетъ, отвтила на вопросъ расхохотавшись Ольга, между тмъ какъ Вальковскій, ни на кого не глядя, проносился мимо нихъ съ лихорадочно блуждавшими глазами, направляясь къ театральному флигелю…

Барышня передала двумъ пріятелямъ о болзни княгини, объ отмн спектакля.

— Я очень рада этому, что меня касается, промолвила она:- вообразите, выходя отъ княгини сейчасъ я попробовала сдлать руладу, и ни-ни, совсмъ голоса нтъ… Это Чижевскій вчера, посл мазурки, вздумалъ въ садъ всхъ повести, въ сырость, — нетрудно простудиться… Хорошо бы я пла сегодня вечеромъ!.. Я хочу воспользоваться этимъ и къ себ въ городъ създить… Что, отецъ мой здсь?

— Нтъ, не видать, сказалъ Духонинъ;- вдь онъ графа провожать похалъ.

— И говорилъ мн что вернется сегодня къ завтраку, сказалъ въ свою очередь Факирскій;- задержали, видно…

— А это чьи лошади? спросила Ольга, прищурившись на гремвшую бубенцами своими и бляхами тройку на двор:- пріхалъ кто или узжаетъ?

— Это Ранцева тройка, отвтилъ студентъ, продолжая любоваться;- прелесть запряжка, не правда ли, Ольга Елпидифоровна?

— Капитана? протянула она, — куда же это онъ?

— Къ себ, въ Рай-Никольское.

— Для чего такъ?

— Не знаю. Посл завтрака разомъ собрался, и веллъ запрягать.

Барышня громко разсмялась опять.

— Это онъ съ досады на меня за то что я не хотла ссть подл него за столомъ. Уморительный!.. А онъ мн именно теперь нуженъ, сказала она тутъ же серіознымъ тономъ. — Семенъ Петровичъ, будьте такъ добры, сходите за нимъ, и скажите ему чтобъ онъ сейчасъ же приходилъ въ садъ; я буду ждать его тамъ у фонтана.

— А если онъ спроситъ для чего, засмялся Факирскій, — какъ отвтить: для головомойки, или для поощренія?

Ольга засмялась тоже:

— Скажите только что раскаиваться не будетъ!

XXI

Какъ будто чуетъ жизнь двойную,

И ей обвяна она.

Фетъ.

Хорошо было въ саду, подъ развсистымъ кленомъ, на той каменной скамь у фонтана на которой, глубоко задумавшись, сидла теперь наша барышня въ ожиданіи капитана… Капризными, перебгающими узорами ложились кругомъ нея свтъ и тни на красный песокъ дорожекъ, на густую зелень нескошенныхъ травъ; полуденные лучи, будто играя и радуясь, разбивались радужными брызгами въ пыли высоко бившаго предъ нею водомета. По горячей лазури неба бжали веселыя блыя облачка, съ опаловыми отливами краевъ… Природа ласкала, нжила, убаюкивала, словно звала она все живущее уйти въ безбрежную ширь божественной красы своей и покоя….