На этомъ было поршено. Изъ сарая выкатили на дворъ старый, объемистый дормезъ Софьи Ивановны, сохранявшійся у нея еще отъ временъ мужа и оказавшійся прочнымъ и годнымъ для прозда въ Петербургъ и обратно. Племянника она отправила съ Ашанинымъ за подорожной, а сама принялась съ горничной перекладывать въ важи дормеза привезенныя въ чемоданахъ изъ Сашина блье и платья. Ей, видимо, хотлось отвлечь себя этою вншнею возней отъ глодавшихъ ее внутренно тяжелыхъ и возмущенныхъ мыслей, — ей хотлось скоре ухать, скоре вступиться за нарушенныя права безвиннаго племянника, а до тхъ поръ ей было невыносимо больно видть его, оставаться съ нимъ, потому что она за себя не ручалась, потому что «не выдержу какъ-нибудь», говорила она себ «разольюсь слезами, доведу его до отчаянія, Боже сохрани!..»
Покончивъ со своими дорожными сборами, она перешла въ кабинетъ Сергя, пересмотрла весь его гардеробъ, составила съ помощью едосея реестръ вещамъ предназначавшимся ему въ дорогу, передала старику, постоянному приходо-расходчику своего молодаго барина, деньги привезенныя ею на этотъ предметъ, и, не чувствуя наконецъ ногъ подъ собою отъ усталости, присла на минуту на диванъ, и тутъ же мгновенно заснула посл сорока восьми часовъ мучительной безсонницы.
Отдыхъ этотъ, — ее разбудилъ часамъ къ четыремъ звонъ колокольчика вернувшихся молодыхъ людей, — подкрпивъ ее тлесно придалъ новую бодрость ея духу. Лошади, по ея инструкціи Ашанину, были заказаны въ шесть часовъ, и въ ожиданіи ихъ сли за обдъ, принесенный изъ какого-то ближайшаго трактира, и оказавшійся очень плохимъ. Но никому и такъ сть не хотлось, и Софья Ивановна была очень рада случаю взвалить вину за это насчетъ «поварихи, изъ-за красотъ которой, увряла она, по всей вроятности Владиміръ Петровичъ Ашанинъ счелъ нужнымъ заказать ей, а не въ порядочномъ ресторан эти невозможныя брашна». Она все время старалась поддерживать этотъ шутливый тонъ, далеко не обычный ей, и отклонять всякіе зачатки разговора о томъ что единственно стояло теперь въ голов у нея и сердц. На Серг она старалась вовсе не останавливать взгляда, боясь прочесть въ его глазахъ то что нестерпимо ныло на дн ея собственной души. Тмъ прилежне занималась она его. пріятелемъ и «приставала» къ нему. Прозорливый Ашанинъ угадывалъ до тонкости двигавшія ее побужденія, и помогалъ ей вызывая все новыя шутки съ ея стороны всякими подходящими разсказами, признаніями и намеками… Гундуровъ въ свою очередь, чтобъ не отстать отъ нихъ, наладилъ себя на притворное оживленіе. Этотъ прощальный обдъ близкихъ другъ къ другу лицъ, разлучавшихся Богъ всть на какое время, прошелъ почти весело.
Въ условленный часъ пришли лошади. Почтовая шестерка подкатила старый дормезъ подъ крыльцо дома. Софья Ивановна поспшила облечься въ дорожный плащъ свой и шляпу, затмъ сла. За нею сли остальные: Гундуровъ, Ашанинъ, горничная Маша, старикъ едосей. Посидли молча и сосредоточенно минуты съ три, встали, обернулись къ икон въ углу, набожно крестясь и склоняя голову.
— Ну, прощай, Сережа! прервала всеобщее молчаніе Софья Ивановна, простирая руки къ нему.
Онъ кинулся къ ней.
— Мы васъ проводимъ до Тріумфальныхъ воротъ, сказалъ Ашанинъ.
— А и то! молвила она на это, прикасаясь вскользь губами ко лбу племянника, и торопливымъ шагомъ направилась къ снямъ.
— Не ссть ли мн съ вами, тетя, до заставы, а Маша дохала бы съ Ашанинымъ? спросилъ Гундуровъ.
— Нтъ, что тамъ опять пересаживаться! Позжай съ Владиміромъ Петровичемъ! поспшила отвтить она, занося ногу на первую ступеньку своего безконечно высокаго экипажа.
Она избгала оставаться съ нимъ глазъ на глазъ, она попрежнему отводила взглядъ свой отъ него.
Только у Тріумфальныхъ воротъ, когда онъ въ свою очередь ползъ къ ней прощаться по безконечнымъ ступенькамъ стараго дормеза, она охватила его шею рукой, припала головой къ его плечу — и такъ и замерла…
Она отпустила его всего облитаго ея слезами, и наклоняясь къ нему въ открытыя дверцы трижды перекрестила его сверху, шепча:
— Надйся на Бога и не унывай, а думай о насъ съ нею!
Это было первое и единственное слово относившееся ко княжн, произнесенное ею съ минуты прізда ея изъ Сашина.
XXXVI
Mais elle 'etait da monde o`u les plue belles choses
Ont le pire destin…
Вальковскій, оставшись одинъ въ Сашин на положеніи хозяина, заказалъ себ прежде всего въ тотъ же вечеръ ужинъ съ поросенкомъ и варениками, которые онъ, врный своему хохлацкому происхожденію, предпочиталъ всмъ тончайшимъ яствамъ на свт, нался по горло, залегъ спать, и проснулся на слдующій день чуть свтъ въ самомъ счастливомъ расположеніи духа. Совершивъ свои омовенія, онъ вздлъ на плечи оставленный Гундуровымъ старый бухарскій халатъ, и въ этомъ костюм, въ туфляхъ обутыхъ на босую ногу, вышелъ во дворъ, къ немалому скандалу попавшейся ему на встрчу старой экономки Софьи Ивановны, привыкшей къ чинности домашняго обихода своихъ господъ, и которой онъ весьма величественно отдалъ приказаніе принести ему крынку молока.