Чистый четверг

— Ты только никому не говори… Я такая счастливая… Ко мне Иван по ночам приходит. Уж так-то он меня, голубчик мой, любит, что никак ему там без меня…

— Свят-свят-свят, ты что это, подруженька, говоришь, как это он к тебе приходит, — уставилась я на нее. А она, как в горячке, словно браги опилась: «Он мне разрешил тебя в гости пригласить. Придешь?»

Уж на что я не из робкого десятка, но тут уж и мне стало не по себе, но форс держу:

— Что ж, коли приглашаешь, то и приду…

Дома управилась, своих уложила, да и пришла на ночевку к Анютке. Она нарядилась, на стол, как на праздник собрала. Сидит и словно девка волнуется, ждет. Ну, думаю, видать моя подруженька все-таки в уме-то повредилась. А она веселая… Я уж и проголодалась, со страху, видать. Только хотела грибочек подцепить, а она:

— Не смей, Ванюшу дождемся.

В эту минуту кто-то и постучался в дверь. Я еще обрадовалась, думаю, слава Богу, кто-то пришел, мне уж не по себе от ее безумного веселья.

Побежала она, открыла, да и заводит… Ивана. Я ложку и выронила. Сел он за стол и пьет, ест, да и Анютка тоже. Я виду-то не показываю, а сама от страха давно уж и не жива. Вид только делаю, что ем, а они меня вроде и не замечают.

Он и говорит Анюте:

— Ты баню-то истопила, как я велел?

— Истопила, голубь мой, — отвечает та.

— Пойдем, веничком меня похлещешь.

— Ты, подруженька, подожди нас, — зарделась Анютка, — мы скоро, — и в один миг — шасть за порог.

Я словно проснулась, как они ушли: тут же из дому бегом. Петуха сонного схватила с насеста и на печь. Только бедного певуна успокоила сама челюсти сжала, чтобы зубами на весь дом не стучать. Молитву стала про себя вспоминать, а по дому что-то как вдарит, чуть дом не завалился. Да второй раз — по столу, так стол на двое и переломился, все по полу так и раскатилось. Тут дверь распахнулась и ЭТОТ вошел, и стал меня искать… Прижалась я в углу за тряпицами, благо махонька. Вот и к печи подошел, раз заглянул, а я на горло-то петуху давлю, чтобы кукарекнул, а он все никак, вот уж ОН и стал на печь подниматься Про себя молитву-то читаю, а сама все петуху на горло нажимаю, а он все никак! Уж я его почти задушила. Крикнул он и конец, — бес-то и пропал.

Тут я с печки долой и — в баню… А Анютка моя сидит на каменке уж и обуглилась вся. Вот какие страсти бывали в жизни. Это все от слабой веры. Да только теперь и того хуже. Если раньше-то только изредка бес являлся, а теперь в Бога не верят, вот все одна нечистая сила и ходит. А мы уж и не видим ее, нет у нас того чистого глаза, что раньше был у людей благочестивых.

Старухи завздыхали, закачали маленькими головками в платочках и присмирели, думая каждая о своем.

Про людей разумных

Когда все приумолкли и стало слышно, как жужжат веретена, баба Аксинья вроде бы ни в склад, ни в лад сказала:

— А раньше было много людей разумных, которые все обряды знали, как вести жизненный уклад, все чисто…

— Да, уж это точно, — подхватила баба Елизавета. На все свой порядок был. Где деревню заложить, где дом построить, колодец вырыть, а где и нельзя. Вот мой отец… За ним не только из нашего села, но и из соседних приходили. Он не отказывал никому, оставлял свои дела и шел, потому как ему было дадено знание такое.

Вот как-то одни задумали строиться, место нашли. Спрашивают, мол, Петрович, одобряешь?

— Место оно, конечно, не самое плохое. В хлеву, да в закромах всегда будет полно, да только детей не прибавится…

— Да нам уж и довольно прибавления, — отвечает хозяин — одиннадцать детей уж и так Бог дал.

— Нет, не советую я вам здесь строиться, — стоит отец на своем. Только хозяин был мужик упрямый и своевольный. Построился-таки на том месте. Вот у них все так и было, как отец мой сказал: скотина велась, как ни у кого другого, да только печаль не спадала, так черной пеленой и застилала глаза хозяев. Из одиннадцати детей всего двоих удалось до возраста довести, двоих хворых. Такие вот дела… Отец мой много всяких примет знал, да чувствовал. Вот, к примеру, тополя возле дома сажать нельзя: другой хозяин придет в дом.

Самое пустое — это строить дом при конце оврага. Не живется в таком доме спокойно. То разругаются, то подерутся, то, милуй Бог, болеют и умирают. А еще великое дело: с какими мыслями и сердцем строится этот дом. Иной раз дом-красавец. Все-то при нем, а оказывается — не чистый. Уж, бывало, люди такой стороной обходят. Даже мимо пройдешь — и то зло будет. Помните, возле речки при овраге был дом, так в нем хозяева не приживались и странные дела там творились. Поселился как-то мужик один. Справный был хозяин, да вот как только в доме том поселился, так начал куролесить, а потом совсем взбесился… Так-то ростика был не больно великого, а тут вдруг борону, да плуг, что и десять человек не поднимут, схватил, да на дерево и втащил, на высоченную сосну. И сам туда забрался. Едва сняли его оттуда. Да так все-таки и сломил он голову без чести и славы.

Нет, не пустое это дело — найти живую точку на матушке земле, чтобы не быть ей в тягость, чтобы приняла она тебя…